Осталось уже не более 150 метров. Я стоял, охваченный тоской и обидным сознанием своего бессилия. Четко вижу, как, наконец, раскрылась крышка кабины и Бунков встал на сиденье... Ну, еще... Смелее... Секунда... И тело человека падает рядом с планером: мелькнул шелк парашюта, но... Я закрыл глаза и вздрогнул - раздался страшный удар.
Пилот и планер упали рядом. Парашют не успел раскрыться.
Мы с механиком подбежали к месту падения на берег Москвы-реки. Пилот был мертв.
Что же произошло в воздухе?
Почему пилот не вывел планер из штопора? Такие испытания он проводил не раз; наконец, почему поздно вылез из кабины? Впрочем, тут более или менее ясно - увлекся выводом, все надеялся вывести и нервничал, допуская одну и ту же ошибку...
Не скрою, происшедшая тогда на моих глазах катастрофа произвела на меня тяжелое впечатление.
Казалась невероятной потеря товарища. Только что с ним шутил, смеялся, делил остроту ярких ощущений в пилотаже. И вот он лежит, уткнувшись головой во взрыхленную планером землю... Очки разбиты, отброшены в сторону. Комбинезон запылен и разорван в нескольких местах...
Трагедия ожесточает смелость. Управление авиации Осоавиахима решило провести подробные испытания целой серии Г-9 исключительно на штопор. В этих испытаниях приняли участие Никодим Симонов, Семен Гавриш, Сергей Анохин и я.
Полеты шли один за другим. Штопорили целый день. Искали различные комбинации отклонения рулей в штопоре, задержки вывода из него. И нашли. Оказалось, что отклонение элеронов в сторону, противоположную вращению, создает сильное запаздывание выхода из штопора. Так что можно было и не вывести планер при вращении, своевременно не заметив отклонения элеронов.
Случай подобный, но со счастливым и даже несколько веселым исходом произошел примерно в то же время на коктебельском планерном слете. Молодой планерист, не помню его имени, демонстрировал пилотаж на Г-9, - был, кажется, праздник открытия слета. Он пилотировал в зоне, хорошо освещенной южным солнцем. На одной из фигур планер сорвался в штопор. Крылья ярко блеснули серебром - раз, два... Но что это? Планер не сделал и трех витков, как смотрим - от него отделяется точка. Потом в голубизне вспыхнул белым пламенем и заколыхался медузой купол парашюта. Мы удивились, что планерист так быстро ретировался из кабины, по-видимому совсем не попытавшись выйти из штопора.
Спускается себе спокойно в долину Узун-Сырта. А планер? Как это ни странно, он вышел из штопора и стал выделывать замысловатые фигуры с очень малым радиусом. Снижался он долго, как бы не желая садиться. У самой земли надежно лег на спину и плавно приземлился, внешне почти не пострадав.
Весь слет только и говорил об этом беспрецедентном случае поспешного обращения к парашюту. Пилот чувствовал себя смущенно.
Случай, о котором пойдет речь дальше, произошел сравнительно недавно - летом 1963 года. Обстоятельства его наметились еще во время технического совета.
Председательствующий, открывая совет, начал так:
- Присутствие здесь гостей от науки говорит о значимости стоящей перед нами задачи. Опытное бюро обратилось в институт с просьбой испытать новый истребитель на штопор. Оказанная нам честь обоснована верой в наш большой опыт подобных испытаний на сверхзвуковых машинах...
Должен обратить ваше внимание на то, что аэродинамики не смотрят сквозь розовые очки на перспективу поведения самолета - назовем его X - в штопоре и ожидают плоского штопора с возможными неприятными последствиями. Впрочем, послушаем Евгения Александровича Покровского.
Поднялся высокий человек с худощавым усталым лицом и, вооружившись мелом, схематично изобразил поведение модели самолета X в аэродинамической трубе и закончил сообщение четким выводом:
- Таким образом, у нас получается, что при пологом наклоне фюзеляжа штопор неустойчив - вращение рывками; и все же самолет выходит из него. Но если самолет достигнет в штопоре вот этого угла, - Евгений Александрович стукнул мелом по доске, - то он войдет в устойчивый плоский штопор и из него без принудительных средств уже не выйдет! Наука, конечно, заинтересована в проведении летных испытаний. Нам нужна натура для сравнения. Но... должен предупредить о возможных серьезных последствиях. Если будет принято решение проводить испытания, самолет нужно обеспечить надежным средством для вывода аварийно!
После этого сообщения разгорелся спор по основному вопросу: нужно ли испытывать, если очевидна возможность аварии?
- К чему риск? - говорили одни.
- Машина перспективная, о ней нужно знать все, - утверждали другие.
Долго спорили и пришли к выводу: испытывать! Проверить сходимость продувок с натуральным экспериментом и создать инструкцию для летчиков.
Летчиком-испытателем руководство института предложило назначить Олега Васильевича Гудкова.
Все посмотрели на Гудкова.
Он встал, смутившись от всеобщего внимания. В крупной фигуре улавливалась выправка военного.
- Олег Васильевич, - спросил председатель, - как вы смотрите на проведение этих испытаний и на ваше назначение ведущим летчиком?
- Конечно, я за испытания, готов летать.
...X летел на скорости около двух тысяч, устремляясь к исходной высоте - 15 километров. Олег Гудков отправился на нем в седьмой полет, уже многое узнав о его штопоре. Ученые не ошиблись - самолет действительно штопорил плоско. Он вращался по вертикальной спирали, находясь почти в горизонтальном положении: нос его двигался по кругу, опустившись чуть ниже горизонта. Так самолет падал, 'проглатывая' за несколько секунд по тысяче метров...
Олег установил, что X в силу каких-то причин предпочитает правый штопор и, попав в него, вращается неустойчиво, рывками, то замедляя вращение и поднимая нос к горизонту, то ускоряя ход и наклоняясь к земле.
Однако неповиновения самолета летчику пока не было.
Правда, X проделывал два с половиной лишних витка после отклонения Олегом рулей на вывод, но вопреки опасениям все же из штопора выходил.
Испытания подходили к концу. Решили сделать еще один полет, завершающий: посмотреть, как повлияют на вращение самолета отклоненные элероны.
Олег взвился на пятнадцатикилометровую высоту. Темно-синее небо безбрежно раскинулось над ним. Находясь в крене, Гудков видел далеко внизу след белой спирали, отметившей его путь в небо. Спираль, расползаясь вширь, превращалась в мелкие хлопья ваты. Притягательность этой картины стала привычной, он уже не воспринимал ее с прежней остротой.
Впрочем, будем к нему справедливы: он занят. Все его существо сосредоточилось на одном: 'Еще один тур в небо'. Так, чтобы не закружилась голова, чтобы сознание было ясно, а руки тверды и послушны разуму.
- 'Привал', я тридцать первый, - передал он на аэродром. - Начну над точкой.
- За вами следим, - ответил руководитель полетов.
Олег закончил разворот от солнца и стал гасить скорость. По предыдущим полетам он уже знал, что двигатели глохнут в штопоре, и решил их сразу выключить, чтобы они не отвлекали. Затем включил приборы, - только они способны объективно и точно передать всю картину движения...
Стрелка указателя скорости переползла цифру триста, и самолет стал покачиваться. Решительно пошла правая педаль, ручка на себя. X энергично повалился на правое крыло, тогда Олег отклонил еще и элероны вправо. И впервые самолет вполне устойчиво и быстро завращался в правом штопоре.
Гудков размеренно считал секунды, контролируя свой голос: 'Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре...'
