Мне показалось, я узнал парней по голосам. Должно быть, это они возились днем у допотопного грузовика с огромным баком в кузове. И еще подумал: 'Неужели эта штука способна ездить в деревню за водой?..' Колеса на деревянных спицах. Из шин литой резины вырваны огромные куски. Цепная передача. Пыльные цепи провисают по бокам, как на велосипеде. Моторчика почти не видно, зато открытое сиденье возвышается, как трон, и перед ним огромный деревянный руль.
Оба парня, как видно, долго копались в моторе. Когда наша группа поравнялась с ними, они бросили работу и весело, даже бесцеремонно разглядывали нас, наши мажары. Один худощавый, красивый малый с шевелюрой; другой круглолицый, коренастый - то ли очень грязный, то ли загорелый. Оба смеялись - какого черта им было смешно?
Анохин, проходя, тихо спросил, деликатно так:
- Какой фирмы ваше авто, ребята?
- Машина марки 'трындулет', еще с Парижской коммуны... - крикнул 'загорелый', и оба чуть не свалились от смеха с плоского крыла.
'Это, конечно, они, - решил я, всматриваясь в темноту, - вокруг таких парней всегда должно быть весело. Счастливые'.
Утро было тихое. Мы поднялись вместе со всеми. Только теперь увидели, как много здесь курсантов. Загорелые, без рубах, они плескались около умывальников, то и дело поглядывая в нашу сторону.
Под командой Никодима мы делали зарядку у своих палаток. Появление новичков вызвало у курсантов немалое удивление и интерес. В наш адрес летели колкие шуточки насчет 'особняков'.
Вид у нас был смущенный. Озабоченностью пытались прикрыть неловкость и тревогу, вызванную насмешниками.
К нам подошел Михайлов, он, как всегда, аккуратен, побрит и... очень расстроен. Гриша приказал Никодиму собрать всех и повел такую речь:
- Ну, черт возьми, мне за вас вчера крепко влетело! А еще комсомольцы! Начальник приехал поздно и сразу же вызвал меня к себе. Вместе с комиссаром школы устроили мне баню: 'Что, приехали сюда свои порядки заводить? - кричал он. - Понимаю: не хотите планеры сдавать в техчасть - свое добро привезли. Подумаешь, собственники нашлись! Выговор вам!.. Палатки убрать, планеры сдать, всем в казармы и на довольствие!'
Гриша - наш кумир, и его огорчения были нам тяжелы. Мы поняли глупость своих действий. Понуро слушали мы Гришу, понимая неприятность положения, в которое он из-за нас попал.
Прибежал дежурный и крикнул:
- Выходи строиться со школой!
После рапорта начальник школы, комиссар и начлет обходили строй курсантов. Говорили о задачах дня, успехах и спрашивали о самочувствии курсантов. Дошла очередь и до нас.
Михайлов доложил. Сеньков, не взглянув на нас, отошел в центр и начал так:
- Вот, товарищи комсомольцы, перед вами яркий образчик проявления мелкобуржуазных тенденций в сознании. Вчера я этих 'отцов' встретил на дороге, думаю себе, молодцы! Доброе пополнение. А они что? Приказал им сдать планеры в техчасть, для их же пользы, под общий технический надзор, а они ведь что придумали: 'Не дадим, наши, своими руками построены... Будем жить здесь, как цыгане, но свое не упустим'.
Курсанты, как один, захохотали и, нарушив строй, пялили на нас глаза. Мы готовы были провалиться от стыда и досады.
- Нет, голубчики, - продолжал Сеньков, - соколики сизые, не за тем Советскую власть мы завоевали, чтобы растворять ее во всяких собственнических вывихах. Все для общества - и общество для вас! Общество дало вам материалы, деньги, заботится о вас; вам предоставили возможность приехать в Крым, в школу, где обучаются уму-разуму, а вы так-то? Хороши!.. Приказываю: всех в казарму, планеры сдать и всем наряд вне очереди...
Комиссар добавил:
- Предлагаю комсомольцам явиться на ячейку; там потолкуем с товарищами.
Уже много дней, как улеглись страсти. Планеры мы сдали, но летали на них же. На комсомольском собрании нас хорошо проработали. Мы краснели и в конце концов вышли мокрыми и чистыми, как из бани. Так состоялось знакомство с активом комсомольской ячейки школы, инструкторами Романовым, Дакиновичем, Журавлевым. Строго, по-товарищески пробрали нас Семен Гавриш и Виктор Расторгуев - это те двое веселых парней, которых я заметил сразу, курсанты из группы Романова. Оба они были шоферами, и Сергей Анохин быстро нашел с ними общий язык. Им дали первое комсомольское поручение: отремонтировать 'трындулет' для подвоза воды - воду приходилось брать километров за десять.
Они работали несколько дней, и вот раздался грохот мотора - грузовик, утопая в синем дыму, лязгая цепями и громыхая литыми шинами, не торопясь двинулся в первый рейс с огромным баком для воды. Это вызвало всеобщую радость.
- Ура победителям техники! - кричали курсанты, подбрасывая в воздух картузы.
У каждого из нас была общественная работа.
Мы с Симоновым рисовали и писали в стенгазету. Володя Ивлев и Вася Авдонин помогали в техчасти по ремонту. Ивлев отлично заплетал тросы и делал это всегда с душой.
Постепенно мы перестали быть новичками, и наша группа приобрела авторитет в школе. По успеваемости мы догоняли первые группы, летая на своем учебном ИТ-4 'с полгоры'[5] северного склона.
Приближались желанные полеты на Г-2.
С большой любовью и аккуратностью раскрасили мы его в желтый цвет с темно-синим отводом, за что курсанты назвали наш планер 'канарейкой'.
- Хорош! - говорил Никодим, любуясь издали и наклонив голову чуть в сторону.
- Красавец! - соглашался Анохин, поглаживая эмаль.
Все планеры за неимением ангара помещались в глубокой балке северного склона, закрытой от ветров. Там же вела мелкий ремонт специальная столярная бригада под руководством старого мастера Назарова.
Наши планеры - красный ИТ-4 и желтый Г-2, 'канарейка', - находились тут же. Кроме учебных планеров, в балке стоял новый рекордный паритель конструкции А. А. Сенькова - 'Ударник'. Длинные крылья и очень узкий фюзеляж. Казалось странным, что планер не покрашен и сделан несколько грубовато. В высокой, но слишком узкой кабине штурвальное управление, как на тяжелом самолете.
Поскольку мы с Никодимом занимались покраской 'канарейки', нам пришло в голову покрасить и этот планер.
- Товарищ начальник школы, - сказал осторожно Никодим, - разрешите навести колер на 'Ударнике'.
- Спасибо, но красить будем после испытаний, - загадочно ответил Анатолий Александрович.
Как-то утром пронесся слух: сегодня начшколы будет испытывать свой планер. Новость взбудоражила всю школу. С нетерпением ждали этого полета. Испытания предполагались в обеденный перерыв, когда курсанты сидели в тени под крыльями планеров и отдыхали после обеда, привезенного сюда, на старт.
В балке собрались люди, и 'Ударник' потащили на площадку. Ну, конечно, курсанты все были тут. С интересом смотрели на подготовку планера и на Сенькова. Он распекал мастера Назарова за неудачную швартовку планера.
- Если я 'Ударник' сейчас не разобью, - сказал он строго, - больше так его не ставьте.
'А-а, вот почему он не хотел красить, - догадался я, - мол, зачем тратить краску, труд, если есть большая вероятность его разбить в первом же полете'... Что она была большая, мы все через минуту убедились.
Наконец Анатолий Александрович застегнул пряжку кожаного шлема, попробовал штурвал, осмотрелся вокруг, на свои роговые очки надел еще и летные.
- Готов! - крикнул он.
Планер оказался очень тяжелым. Пришлось прицепить два резиновых стартовых шнура- амортизатора.
Каждому из нас хотелось быть полезным при старте.
