полуботинки. В руке желтый кожаный чемодан.
— Хорошо, у вас все?
— Да.
— Благодарю.
Полицейский Меррик повесил трубку и вернулся на перрон с приятным сознанием исполненного долга.
Шель отдал свой билет контролеру и вышел в город. Он не спешил. Если Траубе работает, он все равно не уйдет из дому раньше семи часов. Жмуря глаза от яркого солнечного света, Шель озирался по сторонам, пытаясь вспомнить знакомые места. Глядя на тихие двухэтажные домики предместья, он подумал, что пятнадцать лет назад город был больше и оживленнее. Или, быть может, это ему только ка залось.
Обгоняя торопившихся на работу людей, он с легкой неприязнью прислушивался к звукам немецкой речи, пробуждающим тягостные воспоминания. Взгляд его упал на большой щит, оклеенный яркими афишами. Городской театр ставил «Разбойников» Шиллера. Рекламы: Ovomaltine fur dein Kind — fur dich! Die beste Zigarette Erne 23! Во всю ширину щита тянулась надпись: Mach mal Pause, trink coca-cola [9] .
Объявление с эмблемой железного креста призывало всех участников восточной кампании явиться на собрание. «Mit Auszeichnungen» [10] , — указывалось в объявлении.
Из переулочка долетел запах кофе. Красные буквы вывески приглашали в «Молочный бар Джона». Шель вошел, сел за маленький круглый столик и заказал завтрак.
В кафе было чисто и уютно. У стенки стояли два застекленных автомата. Один «торговал» сигаретами, второй проигрывал пластинки с популярными песенками.
Официантка принесла чашку кофе, булочку и масло. Во время завтрака Шель думал о предстоящем свидании с Леоном. Впечатления от поездки немного рассеяли пессимизм, порожденный странным письмом Леона. Траубе, убежденный, что люди злы по природе, был склонен преувеличивать отрицательные стороны любого явления. Шель позавтракал, спросил, как пройти на Эйхенштрассе, где жил Траубе, рас платился и вышел из кафе.
Десятью минутами позже он подошел к старому трехэтажному жилому дому, поднялся по неровной, потрескавшейся лестнице к двери подъезда и нажал кнопку звонка. Внутри послышался шум и чьи-то шаги. Дверь открыла женщина лет шестидесяти. Ее мышиного цвета волосы были собраны сзади в пучок, в глубоких морщинах, казалось, осела застарелая пыль и грязь.
Шель поклонился.
— Здравствуйте, — сказал он. — Простите меня за столь раннее вторжение, но мне хотелось повидать Леона Траубе до того, как он уйдет на работу.
— Траубе? Его здесь нет.
— Он переехал?
— Нет, он умер.
Шель, потрясенный, растерянно молчал. Женщина смотрела на него выжидающе.
— Но ведь… он же писал… просил навестить… ждал меня…
Старуха молча пожала плечами. В коридоре первого этажа кто-то вполголоса напевал популярную песенку.
— Когда это случилось?
— Три дня назад. Вчера его похоронили. Вы родственник?
Шель заколебался.
— Нет, — ответил он. — Но мы были хорошо знакомы.
— Вы не немец? — продолжала расспрашивать старуха, косясь на его костюм и чемодан.
— Я приехал из Польши.
— Вот как! И вас отпустили?
— Как видите.
Наступило неловкое молчание. Старуха явно ждала, чтобы Шель ушел.
— Вы не могли бы рассказать мне, как это произошло? Я получил от Траубе письмо… Совсем недавно… Он ждал моего приезда…
Старуха еще раз окинула Шеля испытующим взглядом и проворчала:
— Тогда лучше войдем. Заходите. Я не могу здесь больше стоять, у меня молоко на плите осталось.
Шель молча прошел за ней на кухню, на редкость грязную и запущенную. Воздух там был пропитан противным запахом горелой капусты. На столе громоздились горы немытой посуды, над жирными пятнами и остатками пищи жужжали тучи мух, рядом с грязными тарелками валялись пустые консервные банки. Жирная рыжая кошка вылизывала стоявшие под раковиной кастрюли.
— Садитесь, — сказала старуха, подходя к газовой плите.
Шель осмотрелся. На всех стульях была разбросана одежда. Он поставил чемодан, снял с одного стула пару грязных башмаков и сел.
— Что вас интересует?
— Все. Видите ли, фрау…
— Гекль.
Он поклонился.
— Моя фамилия Шель. Старуха что-то буркнула в ответ.
— Я познакомился с Леоном Траубе еще во время войны. Мы были вместе в концлагере Вольфсбрук. После прихода союзников я вернулся в Польшу, а Леон остался здесь. Мы переписывались, он знал, что я должен приехать…
— Ах, вот что! — Фрау Гекль выпрямилась и, опустив глаза, сказала с деланной грустью: — Траубе повесился.
— Что-о?!
— То, что вы слышите, — повесился. На крюке от занавески. — Она сняла с плиты кастрюлю с молоком. — А знаете, в ту ночь я видела дурной сон, у меня выпадали зубы — это к несчастью! Сны никогда не врут. Утром, подметая площадку третьего этажа, я заметила, что дверь в комнату Траубе приоткрыта. Я постучалась, а когда никто не ответил, вошла и увидела его. Это было ужасно. Глаза выкатились, изо рта свесился фиолетовый язык. Боже мой! Я до конца своих дней не забуду эту картину! Потом пришла полиция… Вчера беднягу похоронили. На кладбище пришли два-три человека. Родных у него не было, мать умерла сразу же после войны.
Шелю показалось, что он смотрит фильм, снимая который оператор забыл навести на резкость. Смысл случившегося до него не доходил: Леон — и самоубийство? Как это понять? Вспомнились строки из письма Леона. Здесь, в этом доме, несомненно, разыгралась трагедия, а он, Шель, приехал слишком поздно…
— Я никак не ожидала, — продолжала старуха, видя, что гость молчит, — что такой тихий и воспитанный жилец может себе позволить подобное. Вы не можете представить, себе, как он меня опозорил и сколько мне все это стоило здоровья! Я вдова и едва свожу концы с концами, а такой случай может надолго повредить моей репутации. Я понимаю, он был болен и несчастен, но ведь не обязательно сразу вешаться, к тому же у меня в доме.
— Траубе был болен?
— Неужели вы не знали? Он уже три года болел туберкулезом. Бедняга мучился ужасно! — Она вытерла глаза краем передника. — Врачи не сулили ему ничего хорошего. Но все равно это не причина, чтобы кончать с собой. Он прожил у меня пятнадцать лет и должен был пощадить мое доброе имя.
Рыжая кошка, долизав кастрюли под раковиной, подошла к Шелю и терлась у его ног. Шель машинально погладил ее. Известие о болезни Леона было еще одной неожиданностью. Конечно, неизлечимая болезнь могла толкнуть Траубе на отчаянный шаг, но как в таком случае объяснить его письмо и то, что, зная о скором приезде Шеля…
— Леон работал?
