почему он вернулся, Кыню отвечал:
— Положение еще ненадежное. Вот кончится война, тогда и переберусь насовсем.
Он посылал туда людей, заключал какие-то сделки, но и здесь не упускал случая скупить новые лесные участки, расширил свою лесопильню, вошел в долю с хозяином другой. О майоре несколько лет ничего не было слышно. Война кончилась, граница прошла по старым местам. Богатство Кыню росло, но это его уже не радовало. В сельсовет вошли те, о которых Кыню до сих пор говорил в своей корчме только плохое. Они смотрели на него косо и открыто угрожали, что отберут у него все награбленное и вернут народу. Потом в селе организовали артель лесорубов, открыли потребительский кооператив. Кыню совсем помрачнел. Феиз все видел, но держался в стороне и по-прежнему был готов при первом знаке хозяина, не жалея сил, сделать все, что тот пожелает.
Майор появился снова через год после окончания войны. Пришел в крестьянском платье. Его горбатый нос еще сильнее выделялся на похудевшем лице. Засел в задней комнате и никуда не показывался. Кыню подозвал Феиза и, сурово глядя ему в глаза, прошептал:
— Смотри, будь осторожен! Чтоб никто не знал, что майор тут, в моем доме! Что бы ты ни увидел, что бы ни услышал — молчок!
Ненужное предупреждение. Феиз и без того всегда молчал. Вскоре майор опять исчез, но затем начал приходить ночью и перед рассветом уходить. Как-то Кыню послал Феиза через границу. Там он снова увидел майора. Он был в штатском. Майор дал Феизу поручения, нагрузил его тяжелыми пакетами и отослал назад. Тогда же они условились, что в лесу над тем местом, где когда-то стояла часовня, майору будут оставлять знак в случае опасности в селе. Несколько раз они с Кыню переправляли через границу каких-то людей и возвращались обратно с тюками. Как послушная скотина, выполнял Феиз все, что приказывал ему Кыню, ни о чем не спрашивая и ни о чем не думая. Он понимал, что дело это тайное, и пуще прежнего старался, чтобы в селе ни о чем не догадались. Изредка он становился свидетелем перебранок между своим хозяином и майором, но никогда они еще не ругались так, как теперь. Майор отчитывал Кыню, а тот злобно огрызался. Феиз не знал, что делать. Войти или позвать хозяина? Он предупредительно кашлянул. Его не услышали.
— Посмотри, на кого ты похож! — кричал майор. — Как есть мокрая курица! А ведь самое главное только сейчас начнется. В Софии нас ждут. Союзники готовы, только знак им подай.
— Много ты видел мокрых кур, — язвительно ответил корчмарь. — Здесь тебе не казарма, чтоб скакать на лошади по плацу. Не будем глядеть в оба, так наглядимся потом на небо через решетку.
— Трус, вот ты кто, прямо в глаза тебе говорю, — сердито, заметил майор.
— Уж какой есть.
— Испугался первого встречного…
— Первого встречного? А что ж ты тогда подскочил, когда я сказал, что он приходил ко мне вместе с председателем сельсовета?
— Совсем заговорился! Это я-то подскочил? Да ты представить себе не можешь, что мне довелось перевидать за этот год! Сколько раз в переделки попадал.
— Лгать не устать, было б кому слушать.
— Хватит болтать. Я думал, что ты с сельсоветом все уладишь и всегда будешь в курсе, кто приехал, кто уехал… Сколько раз я тебе говорил: в сельсовете у тебя должна быть рука.
— Ты меня еще будешь учить, — обиженно ответил Кыню. — Есть у меня там рука, да этот прибыл, можно сказать, ночью, все уж по домам разошлись… А может, ты его на хвосте притащил?
— Ты совсем голову потерял.
— Мне-то есть что терять. Не то что тебе.
— Где твоей корчмарской башке понять, чего лишился офицер!
— И мы кое-что понимаем. Что у тебя было-то? Конь да ружье, и те казенные. А я свое добро по крохам собирал.
— Кому ты это рассказываешь? Что я, не знаю, как ты народ обирал?
Голос корчмаря, хоть он и старался его приглушить, перешел в визг:
— Я против закона ничего не делал!
— А кто эти законы издавал, а? Такие, как ты. Из-за вас все и получилось. Никак не могли насытиться, меры не знали.
Майор говорил с ненавистью и яростью.
— Не знали, не знали! — прохрипел задетый за живое корчмарь, не зная, что ему ответить. А бывший офицер все больше распалялся. Как он ненавидел этих «свиней», этих богачей, которые дрожали над своим добром и ничем не хотели жертвовать в борьбе за возвращение старого порядка!
— Вы были готовы все заграбастать себе. Потому народ и пошел за коммунистами. Терпеть вас больше не мог. Знали б вы меру, не дрожали бы мы сейчас из-за какого-то сопляка с рюкзаком и молотком.
Феиз совсем растерялся. Таких слов от майора он еще не слышал. Чем он недоволен? Почему бранится?
— Ладно, хватит! — повелительно отрезал майор. — Ты смотри, как бы не влипнуть! Проследите, куда это человек пойдет, что будет делать, с кем будет встречаться. Здесь самый важный участок нашего канала. Ответственность на нас лежит огромная. Отсюда мы переправляем и листовки, и оружие. Потерпим, делать нечего… Уже недолго осталось!
— Ох, господи, поскорей бы хоть, мочи нет больше! — простонал корчмарь.
— А то, что я принес, постарайся быстрей переправить в Асеновград. Как и раньше, с пустыми ящиками.
Феиз легонько постучался. Голоса тотчас смолкли.
— Бай Кыню, это я, Феиз.
— А-а, Феиз, что тебе?
— Бай Кыню…
Корчмарь показался в дверях, с испугом посмотрел на своего слугу и шепотом спросил:
— Уж не случилось ли чего?
— Ничего, только это… приволок я его…
Корчмарь не мог понять, о чем говорит Феиз; он совсем позабыл из-за майора о своем поручении, и потому переспросил:
— Что тебе?
— Выдь на минутку.
Заглянув в комнату, Кыню предупредил майора:
— Сейчас вернусь.
— Приволок я его, — пояснил, Феиз.
Корчмарь оторопел.
— Что? — чуть не крикнул он.
— Как ты мне велел, бай Кыню, так я и сделал.
— Да ты в своем уме?!
Феиз виновато замолчал.
— Скотина ты этакая, ведь я тебе велел рюкзак или документы стащить! Теперь от беды не уйдешь. Хватятся его утром, все село на ноги подымут… Услужил, нечего сказать!
Он вернулся в комнату и, волнуясь, рассказал майору о том, что случилось. Но майор не разделял страхов корчмаря. Он засмеялся и вышел во двор.
— Ай да Феиз, ну и молодчина! Сам все сделал, а? Сгреб его, как овцу, и притащил? По душе мне такие люди!.. Где же он?
Втроем они подошли к каморке Феиза. Майор осторожно открыл дверь и зажег карманный фонарик. Пленник Феиза, накрытый с головой мешком и опутанный длинной веревкой, неподвижно лежал на полу. Наружу торчали только его ноги, чуть согнутые в коленях. Почувствовав свет, он зашевелился. Майор погасил фонарик и закрыл дверь. И тут же начал смеяться нервным смехом, трясся плечами.
— Молодчина! Таких бы нам побольше, а, Кыню?
Но корчмарь был не на шутку встревожен.
