схватил упавшего за плечи и перевернул. Голова геолога беспомощно откинулась в сторону. На губах алела полоска крови. Глаза остекленели.
— Ранен! — с надеждой в голосе вскрикнул паренек.
— Убит, — глухо промолвил Ибрагим и своими шершавыми пальцами закрыл ему глаза.
— Не может быть! — в отчаянии воскликнул паренек и весь сжался от горя.
Ибрагим молча поднял руку геолога и отпустил ее. Она тяжело упала. Пальцы с глухим стуком ударились о землю.
— Давай перенесем его через границу, пока сюда не пришли здешние пограничники, — тихо сказал Ибрагим.
Из глаз паренька неудержимо катились слезы.
Он лежал на зеленой поляне перед небольшим белым зданием заставы. Лицо его было обращено к чистому горному небу, но он ничего не видел. Глаза его закрылись навсегда.
В рассыпавшейся по земле пряди каштановых волос запутался крохотный муравей. Побелевшие губы были плотно сжаты, словно он и сейчас боялся раскрыть их и невольно произнести то слово, которого от него добивался враг.
Солдаты молчали.
Командир заставы крутил ручку старого телефона. По проводу неслись встревоженные голоса — спрашивали, отдавали распоряжения, командир отвечал.
В сторонке, засунув свой обрез под куртку, сидел Ибрагим, ожидая, когда ему разрешат уйти. В руке он держал топор.
С высокого небесного купола светило солнце. Горы искрились под его щедрыми лучами. Трава, листья, земля — все живое жадно впитывало в себя воздух и свет.
Флаг на небольшом здании свисал неподвижно и скорбно в этот жаркий безветренный день.
Эпилог
Их пришло пятеро — пятеро молодых парней, красных, взмокших от долгого пути в душный августовский день. Платан, росший посреди площади, бросал огромную тень. Под ним расточительно журчал влагой фонтан.
Они не зашли в тень, не освежили запекшихся губ прохладной струей. Пересекли площадь и направились к кладбищу.
— Вот его могила, — сказал тот, кто их вел. — Я обо всем вам рассказал. Мы оставили его на заставе. Солдаты взяли на караул. Я заплакал и сказал себе: он погиб за нас, и мы должны встать на его место, мы — рабочие, крестьяне, народ! Всех нас им не убить! Он знал много, мы — ничего. Но мы будем трудиться день и ночь, чтобы исполнилось то, ради чего он пришел в наш бедный край. Мы обещали в селе не бояться никаких трудностей. Давайте поклянемся в этом над его могилой!
Они поклялись продолжать начатое им дело. Затем пошли к платану, ополоснули запыленные лица, напились холодной воды. А потом тот, кто их вел, вошел в сельсовет и спросил, кто здесь бай Петр.
За грубо сколоченным деревянным столом сидел немолодой мужчина со светлыми глазами и выгоревшими бровями.
— В чем дело? — спросил он. — Я бай Петр.
— Мы хотим стать горняками.
— Сколько вас?
— Пока пятеро. Но скоро придут и другие.
— Зови своих товарищей!
Они встали перед ним — застенчивые деревенские парни с открытыми лицами и живыми глазами. Он сдержанно улыбнулся и подумал: «Вот она, наша смена. Наше будущее. Молодость». Взял карандаш и сказал:
— Я запишу вас бурильщиками, они сейчас нужнее всех.
Над раскаленной землей повисло выбеленное августовским зноем небо. Много дней уже не выпадало ни капли дождя. Земля на небольшой полоске возле нижней дороги к Арде ссохлась и стала похожа на песок. Уныло повисли длинные листья кукурузы. Сморщились недозрелые початки.
Ибрагим не стал дожидаться уборки кукурузы. Скатал старенькое одеяло, перекинул через плечо ветхий кожушок и отправился в далекий путь.
В Мадане на небольшой площади под тенью платана его увидел бай Петр и отвел в общежитие. Здесь Ибрагим встретился с Райчо. Тот обрадовался, так как успел полюбить этого сильного немногословного человека. Ибрагим тоже был рад земляку.
Они сели на длинные нары и заговорили о селе.
— Знаешь, Феиз тоже здесь, — сказал паренек. — Работает на новом руднике.
Ибрагим осмотрелся и, понизив голос, спросил:
— Ты слышал о майоре?
— Слышал.
— Если б не Феиз, его бы не поймали. Это он навел на след.
Он замолчал, но видя, что паренек ждет, продолжал:
— За Кыню из города пришли — они там сами весь заговор раскрыли. Феиз сразу же отправился известить майора. Оказывается, у них возле старой часовни тайник был, где майору оставляли еду и всякие сообщения. А я в тот день как раз там был. Увидел Феиза и думаю: дай-ка я за ним подгляжу. Феиз оставил знак майору и ушел. Я, конечно, убрал этот самый знак и сообщил, кому следует. Через три дня майор проведал тайник и, ничего не подозревая, спустился в село — прямехонько к Кыню. Ну и схватили его, так что он пикнуть не успел.
Прошло несколько лет. Изменился Мадан. Нет больше невзрачного горного селения. Цветущий городок белеет среди гор. Вечером над горными хребтами сияет электрическое зарево. Наполненные доверху рудой, круглые сутки спускаются по канатной дороге, связывающей рудники с флотационной фабрикой, вагонетки. От зари до зари кипит там труд.
Через двенадцать лет после описанных событий, ранним июньским утром, высокий пожилой человек растолкал толпу у остановки автобуса, идущего в Пловдив, постучал заскорузлым пальцем в стекло, за которым удобно устроился на сиденье молодой человек лет двадцати семи.
— Ну Райчо, в добрый час! И смотри, не подведи нас!
— Постараюсь, Ибрагим. Я ведь дал клятву!
Зашумел мотор, длинный автобус качнулся и тронулся с места. Ибрагим на прощанье махнул рукой и пошел назад. У входа в один из жилых корпусов, где он жил со своей семьей, он встретил невысокого, но могучего телосложения мужчину лет тридцати.
— Куда это ты так рано, Феиз?
— На работу, в первую смену. Я ведь после обеда хожу на курсы, — смущенно ответил он, уставившись в землю.
— А я Райчо провожал. Поехал экзамен сдавать. Он ведь заочно на геолога учится.
Феиз, все так же глядя себе под ноги, робко спросил:
— Как ты думаешь, бай Ибрагим, я смогу выучиться?
— Еще бы, Феиз! Вы с Райчо молоды, все дороги перед вами открыты, было б желание… Другое дело я. Стар уже стал, так вот и помру неучем.
Вершины гор осветили первые лучи солнца. Над Маданом, над Родопами занимался новый день.
