Госпожа тюрьмы, или слёзы Минервы

инстанциях, они отправились к одному заслуженному работнику МВД… поделиться своими сомнениями. И среди шефов нашлись люди, готовые подтвердить, что часть ценных подарков, переданных детскому дому, перекочевали в обитель директрисы….Знаете, что он сказал?: — «Пусть каждый имеет столько, сколько хочет. И не дело граждан — считать чужие доходы!»

— В чём-то он прав, наверное… — нерешительно сказала я, очень удивлённая её рассказом.

— В «чём-то»? Да в том, что милиция заодно с ворами! Вот в этом он прав. (Когда власть начинает регулярно путать «принцип» реальности с принципом «удовольствия», то и ей можно посочувствовать). Они сговорились красть то, что плохо лежит, а плохо лежит всё. А чтобы совестливые граждане не вякали, они тут же политику шить начинают…Мол, пережитки сталинизма! Так что механизм хорошо смазан. И органы правопорядка, и Минпрос, и пресса — все на стороне воров. Вон опять очерк в газете тиснули — про «счастливое детство» под крылышком педагогини милостью божьей!

— Простите, а что было тогда, с милицией…Помните, когда ходили воспитатели по вопросу хищения шефских подарков?

— А! Тогда…И пошли эти дуры набитые — как же! Самые честные, самые принципиальные…Пошли четверо, вернулась в детский дом одна — Нора. Но уже не в воспитатели — в ночные…Интеллигентная женщина, а из упрямства работает сторожем….А остальные сейчас кто где: одна в дурдоме — признали паранойю, другая — вылетела с волчьим билетом. А две другие, и одна из них — Нора, получили такие анонимки, что хоть из города уезжай».

«С. 201. Вот наступила весна. И Лена опять заколобродила….Из милиции сообщили, что водит дружбу с ворами. А воры, надо сказать, жили себе не тужили весьма вольготно в нашем районе. Все знали, где притон, знали, куда они относят вещи на продажу, но… никто с ними войну не начинал (шизофрения власти?)».

«С. 203. Глазастая Фроська в раннем детстве была уморительно хорошеньким ребёнком. Льняные кудряшки, пухленькие щёчки — ангелочек, а не дитя!

Кончила своё «образование» в детдоме в ранге профессиональной воровки. Дело, между прочим, обычное…

С. 205. Воровские дела были после бегов самым тяжёлым наследием прошлого. Очень часто бега сопрягались с кражами».

(Сегодня и неспециалистам становится ясно, что бомжевание — это одна из масок шизофрении. Но ведь и склонность к воровству — не исключение, как и другие черты поведения, определяемые обществом как аморальные или антисоциальные).

Ещё более поражает то, что детский дом выполняет функции филиала психиатрической больницы. Основная идея моего повествования, была гениально предусмотрена Ларисой Мироновой:

«С. 157. Если кто-либо из детей жаловался на плохое самочувствие, директор, как врач по совместительству, назначала: принять таблетки и полежать. Все без исключения получали в больших дозах аспирин и аминазин (или его аналоги), кое-кого отправляли в медпункт на укол магнезии — чтоб не шалил… Я тогда ещё не представляла, сколько «хроников» в нашем детдоме! Больных, ни разу не получавших полноценного лечения».

«С. 165. У детдомовцев рано появляется желание обзавестись семьёй, надёжной половиной». Но вместо подлинных отношений они чаще попадают впросак и в главный офис психиатрической больницы.

«С. 166. — Аборты в пятом-шестом классе — это катастрофа! — возразила я. — Нора говорила, что в прошлом году делали трём девочкам. Это же преступление!

Матрона: — У них должен быть рефлекс на страх наказания, ясно?

— Ну хорошо, до пятнадцати лет мы стоим над ними с кнутом. А потом, когда они выходят в самостоятельную жизнь, первое, чем начинают в охотку заниматься — как раз тем, что раньше было запрещено. И плодятся детишки без роду-племени…Это дело?»

Все страницы книги Мироновой исписаны сценами неукротимой детской жестокости. Но ведь безрассудная агрессивность служит докторам указанием на скрытую или явную шизофрению…

Вместе с тем деятельность честного передового педагога в детском доме (а в обычной школе?) — это не только движение по тонкому льду. Он чувствует себя инородным телом, агентом или шпионом, которого будут рано или поздно «обезвреживать»…

«С. 220. Дошла до редакции журнала «Человек и закон». Меня долго посылали из одной комнаты в другую, наконец я встретила как раз того, кто занимался детскими домами и детьми, лишёнными родительского попечения… После разговора с этим типом, откровенно циничным и безоглядно самоуверенным в расчёте на полную безнаказанность. Я шла, как помоями облитая. Как это? Я тут из кожи лезу вон, стараюсь воспитать в них, с раннего детства отделённых жестокими условностями от «нормального» общества непреодолимой преградой, гордость, стойкость и совестливость, чтобы помочь выкарабкаться из социальной пропасти, а оказывается — всего этого не надо? Надо «воспитывать» либо трутней, готовых вести полуживотный образ жизни и плодить себе подобных, либо «формировать» безгласную рабсилу, тупо и бездумно выполняющих всё, что от них потребуют «благодетели». Будущий контингент ЛТП и психушек…

Когда пришла на дежурство Нора, я ей всё рассказала, и она, тоже почему-то схватившись за носовой платок, долго сморкалась, откашливалась. А потом сказала:

— К сожалению, он был прав. Нет у этих детей другого пути. И никто не позволит, чтобы он был. Поймите, это действительно так!

Я просто взбесилась от этих слов, но промолчала. Нора зря говорить не станет.

С. 223. Я неожиданно для себя поняла, что чем больше я надрываюсь, чем больше делаю для детей, вытаскивая их из социального болота, в которое они должны были с каждым днём погружаться всё глубже, тем больше раздражения и даже откровенной злобы я встречаю со стороны тех, кто, казалось бы, в первую очередь должен быть заинтересован в моём подвижничестве. Я всё чаще припоминала рассказы о том, как и кого выжили до меня, и складывалась довольно удручающая картина: активные, самостоятельные люди не ко двору! Ни взрослые, ни дети!.. Теперь про всё говорят: не знали! Ложь это! Прекрасно знали чиновные и сановные «охранители детства», что творится на школьном подворье, в том числе — и на детдомовском. Ведь ходили воспитатели и шефы в роно, в исполком, в горком, в ЦК писали… А что там говорили? Разберёмся, не волнуйтесь! И «разбирались». Месяц спустя приходила копия акта проверки: всё в порядке, тревожные сигналы оказались ложными. Только мне кажется, что с некоторых пор у некоторых ответственных деятелей понятия «ложь» и «правда» поменялись местами (шизофрения власти). И они эту мену провернули сознательно. Ах, как складно лгут и сегодня «самые правдивые»!

Лариса Миронова придумывала всё новые и новые способы противостояния шизофрении у подростков, оживляла педагогическую работу и существование в детдоме. Но и власть уже давно замыслила …расправу.

Поводом может служить абсолютно всё. Даже героическое поведение воспитателя по спасению детей… во время пребывания на отдыхе в Сочи. Разгулявшиеся детдомовки раскачивали побережье не хуже 9-балльного шторма, во всём обвиняя своих воспитателей.

«С. 400. Какое право имели они, эти дети, быть такими после всего? После всего, что было с нами? С нашим отрядом? Какое право?! А?»

(Лариса Миронова далее описывает, как на фоне недосыпания передозировала снотворное и едва не погибла от интоксикации. Была реанимация. О суициде она сознательно и не помышляла, но позже коллеги стали подозревать и у неё шизофрению).

«С. 404. У психиатра тоже побывала. Он меня попросил заполнить две анкеты: в одной с помощью трёх десятков вопросов анонимные авторы пытались выяснить наличие сексопатологии, в другой — паранойи. Судя по недовольному и разочарованному лицу врача, я поняла: экзамен выдержан. А он-то обрадовался — какая рыбина в сети идёт! — куча пороков и букет предрасположенностей!

— Всё-таки меня смущает ваша ригидность… — неохотно отпуская меня, сказал он. — Упёртые люди