Госпожа тюрьмы, или слёзы Минервы

онтопсихологию. — Пермь: Хортон Лтд, 1993. — 64с.).

Своим появлением в России имя Менегетти обязано перестройке, без которой и шизофрения, сконструированная в головах чутких к нуждам власти психиатров, осталась бы навсегда заболеванием, колеблющемся только вместе с курсом правящей партии. Хотя сегодняшнее воззрение главных психиатров на шизофрению не отличается от того, что было двадцать и пятьдесят лет назад, но сегодня есть хотя бы возможность обсуждать иные возможности для шизофреников и шизофрении — естественно, вне рамок официальных учреждений. Кстати, можно вспомнить и то, что не так давно министром здравоохранения России была директор Московского института психиатрии им. Сербского, из-за нарушения прав личности пациентов (нередко инакомыслящих) в котором с Россией не желали иметь дела западные психиатрические ассоциации. Главных держателей научных «акций» (хоть в психиатрии, хоть в акушерстве) вовсе не пугает, что наука перестаёт быть таковой, если в течение полвека не меняет своей научной парадигмы.

Благодаря Менегетти мы можем разглядеть то, что все видят, но не замечают или проходят мимо: «От нашей культуры и науки мы унаследовали набор стереотипов и, к сожалению, эта культура носит не цельный, а шизофренический характер (выделено мною). Наше «Я» контролирует лишь незначительную долю нашего сознания и нашего бытия» (там же).

Кстати, Менегетти не проводит больших различий между неврозом и шизофренией. Там, где он повествует о первом состоянии, почти всегда следует и второй. Это говорит не только о схожести путей их возникновения, но и благоприятных перспективах для обоих: ведь искусный психотерапевт при обязательном участии больного справится с тяжёлым неврозом или психосоматическим заболеванием.

«Личность, стремящаяся к зрелости, растёт, а невротик стремится остаться в детском состоянии… Невротик или шизофреник, наоборот, стремятся подчеркнуть свои слабости. Как ребёнок добивается помощи взрослого, упорно настаивая на своём капризе, так и невротик или шизофреник требуют от взрослых исполнения своих капризов.

Однако их болезни — это не отклонение от природы (выделено мною), а стратегия извращённого инфантилизма, направленная на то, чтобы взрослый человек проникся сочувствием и помог. Мамы рядом нет, но зато есть врач, психолог, общество, пенсионное обеспечение. С другой стороны, они не умеют делать то, что делают взрослые, не умеют по-взрослому говорить, одеваться, работать, устанавливать отношения. Они не могут строить жизнь на положительной основе, потому что с детства не желали адаптироваться: это нежелание постоянно укреплялось, вызывая соответствующие последствия.

Итак, если мы хотим вылечить такого человека, мы должны пробудить в нём чувство ответственности, сказать ему: «Тебе плохо не потому, что ты таким родился, а потому, что ты виновен перед своей жизнью. Перед своим сознанием». Это и есть знаменитая «терапевтическая пощёчина» онтопсихологии: считать болезнь тактикой поведения (выделено мною) (там же).

В других своих работах Менегетти говорит, что расщепление чувств человека, частое использование лжи для получения выгоды, измена другу или супругу, угнетение истины и правды — всё это может приводить к развитию Ш. Именно поэтому он и называет человеческое общество шизофреническим. Сегодня русские умирают слишком рано и не успевают дожить до старости, когда случаи Ш. могут чаще выявляться. Но психотические симптомы (в частности, галлюцинации) всё чаще на Западе стают уделом пенсионеров и не только.

Внимательный читатель увидел, как схожи эти заключения с заметками Ларисы Мироновой. Двух выдающихся новаторов роднит и их профессиональная линия жизни: Менегетти тоже начинал свою деятельность в детском доме.

Обратимся к материалу наших дней. Осенью 2010 года психолог ГУВД по Пермскому краю на семинаре со специалистами говорила, что лица, служившие в горячих точках планеты, в частности, в Чечне, и перенёсшие ранее посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), «дали» вторую волну осложнений — среди них стали чаще случаи самоубийств; перед роковым событием бывшие «чеченцы» испытывали сильное чувство одиночества. Такая же волна самоубийств прошла ранее у бывших ликвидаторов Чернобыльской АЭС.

Настало ли время сказать открыто, что «реакция» не может длиться вечно, и шизофрения, придя на смену продолжительной ПТСР, дождалась своих очередных жертв? Приведу публикацию «Гибельная жатва Чернобыля» из американской газеты, выходившей в 1992–1993 годах на русском языке (вырезка из неё всегда с тех пор передо мной), а вот название издания мне не удастся вспомнить. Зато есть автор этой заметки — Людмила Торн, директор программы по изучению СНГ для Freedom House, редактор сборника о Чернобыле, Нью-Йорк): «Редактору: … Вы не упоминаете о ещё по меньшей мере 7000 человек, которые в числе 600 тыс. молодых людей занимались дезактивацией заражённой территории. В основном это были военнослужащие — резервисты, шахтёры и ветераны Афганистана. Их послали к месту катастрофы, не выдав им защитной одежды и даже не предупредив об опасности радиации. Эти люди уже умерли. Более того, сообщалось, что 80 % оставшихся в живых «ликвидаторов» страдают заболеваниями спинного мозга, нервными расстройствами, теряют зрение, у них развивается бесплодие. Представитель Чернобыльского комитета при правительстве России признался в этом году, что 18 % из погибших (то есть примерно 1250 человек) покончили жизнь самоубийством».

К этому сегодня можно добавить и запойное пьянство, нередко имеющее место среди бывших «ликвидаторов», которое, согласно мнению автора классического учебника по психиатрии Осипова, является проявлением шизофрении.

Непросто будет психиатрии признать самоубийственные жертвы ПТСР жертвами шизофрении. Для этого есть много причин: политические, корпоративные, психологические. И они все могут встать в полный рост, чтобы не сказать правду простым и страдающим людям, которые слишком поздно на практике узнают жестокий закон политики: «Слова даны, чтобы скрывать наши мысли». А если и наука вдруг осознала себя «главной прислужницей власти» (Ромен Роллан)? Каждый солдат, вероятно, мечтает о «ране небольшой», как в старой песне. Много ли найдётся добровольцев служить в «горячих точках», если они будут знать, что вместо награды или мгновенной смерти позднее будут страдать от Ш.? Поэтому «всего» не говорят и специалисты. Банальная ложь ещё долго останется в политическом арсенале. «Хотят ли русские войны?» А кто сказал, что в Чечне и в Грузии сошлись «русские» интересы?

Представители художественного творчества, писатели, одними из первых осознали двойственную, шизофреническую душу современной политики и науки. Так М.М. Пришвин в середине 20 века писал: «На моём веку совершилась огромная перемена в сознании человека: в моё время ещё верили просто в науку, что человек овладевает законами природы себе на добро, и такое победное шествие человека как царя природы вперёд называлось прогрессом. В науке есть чары не меньшие, чем в искусстве, отвлекающие личность человека от конкретных условий добродетели (творчества добра), в том смысле, чтобы служить лучшему всех людей, как себе самому».

Можно встретить и устрашающие мысли: «На все эти вопросы «наука» нам не отвечает, и ответить не может, не идя на своё кастовое самоубийство. Ибо ответить — это значит признаться в том, что она, «наука», нам врала сознательно, намеренно и систематически» — (Ив. Солоневич. Народная монархия. — Минск, 1998. — С. 131.)

В конце двадцатых прошлого столетия великий русский невропатолог и психиатр В.М. Бехтерев посетил «вождя всех народов и лучшего друга советских учёных» товарища Сталина. И сделал заключение не о качестве закусок и вина, а о психическом состоянии своего клиента: это была паранойя. Вероятно, он захотел поделиться своим открытием со специалистами (и не только), но был через несколько дней убит. За десять лет до трагической смерти Бехтерев сумел заложить фундамент новой науки, которую назвал коллективной рефлексологией. Он считал, что если нервные рефлексы свойственны отдельному индивиду, то они точно так же могут быть характерны для человеческих групп, больших и малых. Попросту говоря, толпы. И на примерах войн и революций доказывал действенность коллективных рефлексов. Советское время — период больших потрясений. После смерти лидера новой науки и сама она заглохла. А страх учёных до сих пор жив. Наше повествование в какой-то степени продолжает идеи Бехтерева: Шизофрения есть не только индивидуально больное, но и коллективное.

Затронем вопрос о нравственности в науке. Собственно, что трогать-то, если её там и не должно быть? Именно гегельянская философия проложила путь русской науке и философии, в том числе