недолгое успокоение.
— Может, сходим на это хвалёное озеро? — предложил Серов сыну.
— Под дождём?
— Ну а что тут, на базе, делать-то? Ждать, когда дождь кончится? Всё же небо затянуто — видишь? Без просвета!
— Я вижу, — сказал сын.
— И что будем делать?
— Может, в шахматы сыграем?
— Очень романтично — ехать в тайгу, чтобы играть тут в шахматы. А может, всё-таки прокатимся на машине до озера?
— Ну, папа, — снисходительно улыбнулся сын. — Далось тебе это озеро. Впрочем, если ты очень хочешь — давай, съездим.
— А тебе — всё равно?
— Да. Мне — всё равно.
— Так, может, плюнем на эту базу и это озеро — и вернёмся домой, в город? — с накипающим раздражением спросил Серов.
— Давай, — кивнул сын.
— Нет, ты не поддакивай! Ты скажи, как ты сам хочешь! — взорвался отец.
— Да брось ты, папа. Чего заводишься на пустом месте? Делай, как хочешь, мне всё равно.
— Что ж ты за человек такой! Почему тебе всё равно? Почему?!
— Папа, тише… На нас люди смотрят.
— Плевать мне на них! У меня за тебя сердце болит, душа разрывается.
— О, какие слова — сердце, душа… Разве это не синонимы? Прямо мыльная опера. Сбавь тон, папа.
— Замолчи, щенок! Тебе вообще на всё плевать, и самое главное — на самого себя! Вот что обидно- то! Привык, что всю жизнь я тебя опекаю, кормлю тебя с ложечки.
— Да кто тебя просит, папа? — сын явно старался сдерживаться, быть спокойным. — Я давно уже взрослый, и твоя помощь мне не нужна. Так что, отдыхай, папа. Я могу и сам.
— Что ты можешь — сам?! Ничего ты не можешь — сам! В универ я тебя устроил, в аспирантуру — тоже, и от армии я же тебя отмазал… Даже на работу сам не можешь устроиться, всё моей помощи ждёшь…
— Неправда! — вспыхнул сын. — Я сам устроился… менеджером!
— Приказчик в лавке! Для этого надо было восемь лет учиться — да? Разве это — та работа, о которой я для тебя мечтал?
— «Я мечтал». Хватит, папа! Уймись. Меня эта работа устраивает. Да я лучше сторожем буду работать, чем тебя о чём-то просить.
— Ах, даже так?
— Даже так. Извини.
— Не принимаю извинений!
— Папа, пожалуйста… не кричи. Неудобно перед людьми. Ты же просто выпил с утра — вот и кричишь.
— Нет, я трезв! И не упрекай меня — я не пьяница! А ты… ты… лучше бы ты пил и курил — чем быть такой размазнёй! Разве ты мужик? Двадцать шесть — а ни рыба ни мясо. Связался со старухой! Не мог, что ли, найти кого помоложе? Выставил меня на посмешище!
— Перестань, папа. Не хочу сейчас говорить об этом.
— Потому что — стыдно! Стыдно, вот и стесняешься говорить! Ведь она тебе даже детей родить не сможет! Ей же сорок с лишним! А ты — пацан! У вас не будет детей — понимаешь ты или нет?
— А зачем нам дети? — тихо сказал сын, опуская глаза. — И зачем вообще нужны дети?
— То есть как? — растерялся Серов.
— А так. Зачем вообще надо жить на этой поганой земле?
— Да ты что-о?.. — выдохнул Серов, глядя на сына со страхом.
— А ничего. — и сын быстро глянул на отца. — Ладно, папа, я пошутил. Ты шуток не понимаешь, папа. В этом твоя беда.
— Нет, сынок, я тебя понимаю… — пробормотал протрезвевший Серов. — Ты меня просто пугаешь… Вот скажи — чего ты хочешь от жизни?
— А ты? Ты сам — чего хочешь? Чего ты хочешь от меня, папа? Чего ты добиваешься? Зачем ты меня мучаешь?
— Я — тебя — мучаю?!..
— Да! И не только меня. Ты и маму измучил. Ты нас измучил, папа, своим занудством. «Во-первых, во-вторых, в-третьих…» Сколько можно, папа! Нету сил больше слышать твой бесконечный гундеж!
— Значит, так?.. Что ж, спасибо, сынок. Спасибо. Хочешь, чтобы я отстал от тебя? Я отстану… Только ведь я умру — и ты же без меня пропадёшь!
— Почему это я пропаду?
— Да потому, что ты — ничтожество! Слабак! Маменькин сынок! Что, забыл, как до десяти лет не мог заснуть, пока мамочка тебе на ночь сказочку не расскажет? До десяти лет! И сикался в постель — до первого класса!
— Хватит, папа!
— И сейчас — нашёл себе новую мамочку, чтобы тоже сказки тебе в постели рассказывала… о том, как она тебя любит… представляю картинку! «Бабушка, а почему у тебя ТУТ такие седые волосы?» — «А чтобы крепче любить тебя, мой малыш!.».
— Как тебе не стыдно, папа?!
— Чего мне стыдиться? Я твой отец, я имею право…
— Ты не мой отец!
— Что… что ты сказал?
— Ты — не мой отец, — бледнея, повторил сын.
— Это в каком смысле?
— В самом прямом. Ты вообще бесплоден. мне мама говорила.
— Она… с тобой… говорила об этом?!
— Да, конечно. С тобой же говорить невозможно, папа.
…— Да, молча кивнул Серов, со мной невозможно говорить, со мной невозможно жить, меня невозможно любить.
Серов молча смотрел на сына, который только что пытался убедить его, что не является таковым — и, конечно, ему не верил. А может, и верил. Он не думал об этом. Он ни о чём не думал. Он просто смотрел на самого близкого, самого дорогого ему человека — и мысленно прощался с ним. Никакой ненависти к сыну он не испытывал, наоборот, — в эти минуты сын стал ему ещё ближе, ещё роднёй, но и ещё… ещё обреченней, что ли.
Да, мы оба обречены, вдруг подумал Серов почти спокойно, нам не справиться с этой жизнью. Нам не справиться.
— Ладно, — сказал он, — замнём для ясности. Раз тебе всё равно — предлагаю прямо сейчас поехать домой.
— Хорошо, папа. Как скажешь.
Сын был явно смущён и уже жалел о том, что вот так сдуру, сгоряча, выдал семейную тайну и причинил отцу боль. Но ведь слово — не воробей!
— Всё, готово, — сказал отец, когда рюкзаки были брошены в багажник. — Поехали!
Они выехали за ворота, медленно спустились по размытой дождём дороге.
— Всё-таки «Волга» — неплохая машина, — сказал Серов, включая «дворники», — двадцать лет на ходу, а как новенькая!
— Да, конечно, — робко поддакнул сын.
— Жаль, что по лесу так и не погуляли…
