влиянием на Востоке создалось гораздо более продвинутое понятие о Христе, чем в западнойЕвропе, — поскольку в последней оно не возникаетиз духоведения. Из всех не-духоведов самым продвинутым понятием Христа обладает русский философ Соловьев. Его понятиеХриста таково, что оно может быть понято только теми, кто знаком с духовной наукой, потому что он развивает его все дальше и выше, показывая его в бесконечной перспективе, показывая, чтото, что познает в нем человек нашихдней, есть лишь начало, т. к. импульс Христа не смог еще много открыть человечеству изтого, что он в себе содержит. О понятии Христа, например, какего охватывает Гегель, мы можем сказать: у Гегеля оно таково, каким его может постичь тончайшая, высочайшая душа сознательная. Совсем иное понятие Христа мы встречаем у Соловьева. У негоясна двоесущность в этом понятии Христаи отклоняется все то, что возникло из различных теологических пререканий, что, в сущности говоря, исходит из глубоких недоразумений, потому что обычных понятий не хватает для того, чтобы объяснить понятие Христа в этой его двоесущности, не хватает, чтобы понять, что в нем точно должны быть различаемычеловеческое и духовное. Понятие Христа зиждется как раз на этом точном постижении того, что произошло, когда в человека Иисуса из Назарета, который выработал все необходимые для этого предпосылки, вступил Христос. Здесь заключены две натуры, которые прежде всего и должны быть постигнуты, — хотя на более высокой ступени они, опять- таки, охватываются единством. Пока не постигнешь эту двойственность, не постигнешь и Христа в его полном облике, а это доступно только такому философскому постижению, которое чает, что человек сам вступит в культуру, в которой его душа сознательная достигнет такого состояния, что ему станет возможно принять самодуха. Таким образом, в этом шестом культурном периоде человек сам будет переживать свою двойственность, причем его высшая природа будет держать низшую на поводу. Эту двойственность Соловьев вносит в его понятие Христа и ясно подчеркивает, что это понятие Христа только тогда имеет смысл, когда допускаешь божественную и человеческую природу, которые, опять-таки, лишь тогда могут быть постигнуты, когда охватываешь их в их реальной со-деятельности и этим самым не в отвлеченном, а в реальномединстве. Соловьев уже признал, что в этом существе надо себе представить два волевых центра. Если вы обратитесь к теософским теориям об истинном значении существа Христова, к тем, которые возникли не из просто мыслительного, а из спиритуально-сущего индийского[10] начала, то вы встретите в них описание Христа с проработанным в трех телах моментомчувства, моментом мышления и моментом воли. Тут перед вами — человеческое чувство, мышление и воля, в которые нисходит божественное чувство, мышление и воля. Европейское человечествоусвоит это полностью лишь по достижении им шестой ступени культуры. Пророчески же это удивительно выразилось в том, что как утренняя заря будущей культуры брезжит у Соловьева в егопонятии Христа. Поэтому такими гигантскими шагами перегоняетэта философия восточной Европы гегельянство и кантианизм и, вступая в атмосферу этой философии, в ней вдруг затрагиваешьощущением как бы семя к более позднему расцвету. Это уводит втакие дали по той причине, что ощущаешь это понятие Христа какпророческий предрассвет, как утреннюю зарю шестой постатлантической культуры. Здесь стягивается к центру все существо Христа ивсе значение существа Христа для философии и поэтому Оно становится чем-то совсем иным, чем то, что в состоянии датьзападноевропейские понятия. Понятие Христа, поскольку оно вырабатывается вне духовно-научной области и постигается как жизненная субстанция, которая, подобно личности духовного порядка должна деятельно вступить во все государственное и социальное начала, — это понятие, которое ощущается как личность, в служениикоторой находится человек, какчеловек с самодухом, сама эталичность, в служении которой находится человек, как человек с самодухом, сама эта личность Христа удивительно пластически вырабатывается в трудах, которые Соловьев посвящает евангелию от Иоанна и его вступительным словам. И, опять-таки, лишь на духовнонаучной почве может быть найдено понимание того, насколько глубоко проникает Соловьев в слова: «В начале былоСлово или Логос» и т. д, насколько по-иному постигается евангелие от Иоанна как раз философией, в которой чувствуется, что она есть семя в прорастании, философии, странным образом указывающей в будущее. Если с одной стороны надо сказать, что в области философии Гегель приносит самый зрелый плод, нечто, что как самый зрелыйплод рождено из души сознательной, то, с другой стороны эта философия Соловьева есть семя в душе сознательной для философии самодуха, который 6удет вчленен в шестомкультурном периоде. Возможно, что не существует больших противоположностей, чем отменно христианское понятие о государстве, которое как высокий идеал реет перед Соловьевым, подобносновидению о будущем, это христианское понятие государства инарода, которое принимает все существующее, чтобы принести это нисходящему самодуху, чтобы встретить с этим будущее, чтобы мощью будущего дать проникнуть в этоХристову началу, — не существует больших противоположностей, чем это понятие христианской общины в соловьевском смысле, когда понятие Христа совершенно несет в себе характер будущего, — и понятия божеского государства у святого Августина, который, хотя и принимает понятие Христа, но строит государство так, что оно является римским государством, который принимает Христа в представление о государстве, но в представление, данное ему этим римским государством. Существенным же является то, что приводит к сознанию развивающегося для будущего христианства. В соловьевском государстве Христос является кровью в артерии всей социальной жизни; и существенно то, что государство мыслится во всей конкретностиличности, т. е. так, что оно хотя и действенно как духовная сущность, но в то же время, исполняет свое назначениесовсеми свойствами характера личности.[11] Кроме этой совсем ещезачаточной философии, никакая другая философия не проникнута таксильно понятием Христа, светящимся нам только с самых вершин духопознания. Все, чтомы встречаем на Востоке, начиная от народной душевности и подымаясь вплоть до философии, предстает переднами как нечто, что несет в себе еще только зачаток будущегоразвития и что поэтому должно было преуспевать при особом воспитании того духа времени, который нам уже знаком как дух временидревнего греческого народа, который после вступившего Христоваимпульса был снабжен миссией стать деятельным духом времени позднейшей Европы. Не только воспитывать, но и лелеять с первой ступени ее бытия должен был этот дух времени народную душевность, которая прорастит и разовьет семя шестого периода культуры. Итак, мы действительно можем сказать, — причем понятие отца и понятиематери теряют их разделяющий смысл, — что то, чем является русская народная душевность в ее постепенном становлении в народной душе, не тольковоспитано, а вскормлено и вспоено тем, чтоидет от древне-греческого духа времени, в другом ранге внешнедеятельного далее.
Так распределяются миссии между западной, центральной исеверной Европой и Европой восточной. На эти свершения я и хотел вам указать. Основываясь на сказанном, мы сможем дать ещенесколько указаний и показать, как разовьется европейское будущее, приняв в себя и те идеалы, которые мы должны создать себе из этих познаний; мы покажем, как под влиянием этих свершений германо-северный дух народа понемногу преобразуется в духа времени.
ЛЕКЦИЯ ОДИННАДЦАТАЯ
Начиная наше последнее рассмотрение, я должен поистине, отметить, что, собственно, еще о многом, многом надо было бысказать и что, в сущности говоря, из того, что относится к этойбогатой теме, лишь самое малое смогло быть действительно затронуто в течение этого цикла лекций. Однако, я все же могунадеяться, что на подобные темы мы говорим здесь не в последнийраз. Пока же для начала, как раз для этой темы, дальнейшее рассмотрение которой в наши дни и без того представляет в определенном отношении некоторые затруднения, — должно быть достаточно уже данных сдержанных указаний. В последних изложениях красной нитью проходит указание на нечто, что содержится в германо-северной мифологии или учении о богах, и что в имагинативнойформе удивительным образом связано со всем, что в форме познавательной мы в состоянии извлечь из современного духовного исследования. Это тоже одна из причин, позволяющих нам надеяться, что тот дух народа, тот архангел, который ведет эту странуираспростирает над ней свою воспитательную деятельность, проникнет развитыми им в течение столетий способностями то, что можетбыть названо современной философией, современным духовным исследованием, и что отсюда это современное духовное исследование получит определенное, свойственное народному характеру оплодотворение.
Чем дальше мы проникали бы в частности германо-северноймифологии, тем больше мы увидели бы,
