годков туточки живу. Здесь родился, вырос, тут, похоже, и помирать придется... того-этого...
— Верно говорят про незваного гостя, — поддакнул пан Юржик.
— Что? — переспросил Ендрек. — Про какого гостя?
— Про незваного! — Похоже, к пану Бутле вернулась обычная бесшабашная лихость. — Слыхал, небось, пословицу? Незваный гость хуже степняка.
— У нас... того-этого...
— Ты, Лекса, молчи, все едино переврешь.
— Да я чо? Я ничо... Того-этого...
— Так вот, — продолжал пан Юржик. — Говорят, обиделись степняки. Послали гонцов к своему богу басурманскому... Они его еще кличкой такой собачьей зовут...
— Саарын-Тойон, — подсказал Лекса.
— Во-во! Пошли, значится, к Саарын-Тойону. Говорят — что за безобразие? Разве можно незваного гостя с нами сравнивать. Да еще обидно так сравнивать. Мол, хуже степняка! А ихний бог подумал и говорит — и правда нехорошо. Обида всему племени степному. Ну, будет теперь пословица так звучать: незваный гость лучше степняка.
Не дожидаясь остальных, пан Бутля в голос захохотал. Но поддержал его один лишь Лекса. Пан Войцек улыбнулся рассеянно. Пономарь тихонько поскуливал, дрожа всем телом. Ендрек, конечно, ощущал страх. Но словно не до конца осознавал грядущую опасность. Вроде бы и есть она, а кажется далекой и несерьезной...
— С-с-саблю бы мне! — стукнул кулаком по решетке Меченый.
— Конечно, сабля — дело хорошее, — мгновенно посуровел пан Бутля. — Где ж ее взять?
— Пожгут, порежут... Пожгут, порежут... — ныл Лодзейко. — Пожгут...
— Да заткнись ты! — не выдержал даже Ендрек, обычно терпимый к людским слабостям.
Пономарь прикрыл голову руками, будто бы ожидая удара, и замолчал.
— В-в-вырываться отсюда надо!
— Я бы рад, пан Войцек, но как? — Юржик схватился руками за стальные прутья, потряс. — Крепкие, сволочи! Не погнешь.
— М-может, вдвоем упремся?
— А может, не стоит? — сам не узнавая своего голоса, превратившегося вдруг в жалкое блеяние, проговорил Ендрек. Очевидно, сказалось годами въедающееся — хуже протравки для металла — убеждение, что нельзя из тюрьмы бежать. Себе же хуже сделаешь.
— Надо, студиозус, надо! — хмыкнул Бутля. — Ты как хочешь, а я на волю хочу. По мне, знаешь, все едино, что аранки, что пан Рчайка со своим чародеем.
— Это верно... того-этого... — Лекса поднялся, неспешно потянулся, хрустнул суставами. — Спросили... того-этого... кобылу как-то. Ты что больше любишь — воз или сани? А она... того-этого... подумала малость и отвечает: что одно дерьмо, что другое... того-этого...
Он подошел к решетке, примерился, пробормотал с сожалением:
— Эх, руку гады поранили... того-этого...
Взялся за прут левой рукой, поднатужился...
С противным скрипом, от которого, казалось, должны были сбежаться все сторожа и охранники, стальной прут начал сгибаться.
— С-с-силен, — с уважением проговорил пан Шпара.
Лекса не отвечал. Кряхтел, продолжая мало-помалу тянуть.
— Нет! Ну, не может человек таким сильным быть! — с восторгом воскликнул пан Юржик. — Он точно из горных великанов!
— Есть! — выдохнул силач.
Кованая железяка выскочила наконец-то из гнезда в полу, а после очередного рывка — и из потолка. Несколько расшатанных камней вывалилось с громким стуком, едва не припечатав Лексу по макушке.
— Л-лиха беда — начало! — Меченый втиснулся в образовавшийся проем. — Т-ты бы еще один в-в- вы...
Бах! Распахнулась дверь.
На пороге возник Автух-Тюха. Он ошарашенно моргал, явно не понимая, каким образом пан Войцек смог покинуть зарешеченную, запертую камеру.
— Ты, пан, того... Не того! — Порубежник потянулся за саблей.
Да где ему было успеть за лучшим бойцом северного порубежья!
Ладонь пана Шпары сомкнулась вокруг запястья Автуха, а кулак мягко ткнул в подбородок.
Глаза жорнищанина закатились, и он упал бы, если бы не заботливо поддержавший его за плечи пан Войцек. Меченый осторожно уложил порубежника под стенку. Отцепил от пояса саблю.
— Ты, п-прости, Автух, не со-о-о зла я...
— Ключи бы надо, — деловито проговорил пан Юржик, пролезший через выломанную решетку следом за Шпарой. — Быстрее управимся.
Он наклонился над сторожем, легонько похлопал его по щекам:
— Ключи где, Тюха?
Жорнищанин открыл глаза.
— Слышишь меня, нет? Ключи где?
— Вот оне... — Автух отцепил от пояса связку ключей. С охотой пояснил: — Это — от решеток, а эти два — от караулки.
— О! Спасибо, служивый! — Пан Юржик немедленно отворил двери сперва правой, а после и левой камеры. И вдруг подозрительно прищурился. — А что это ты такой родной? Ты ж сторожить нас должен вроде как?
Автух потер подбородок, испытавший прикосновение костистого кулака пана Шпары:
— А идут они все... Или я не вижу, что хороших людей в буцегарню упрятали...
— Так сразу бы нас и выпустил... того-этого... — Лекса, за неимением лучшего оружия, пару раз взмахнул прутом от решетки. — Сойдет...
— Как же — «выпусти»... Я, панове, присягал.
— Так мы же и так уйдем? — Ендрек оглянулся на не торопившегося выходить пономаря. А может, и к лучшему? Кому он нужен? Кто его ждет снаружи?
— Так то ж сами... — дернул плечом порубежник. — В чем моя вина-то?
— В-верно, — согласился пан Войцек. — Хитер ты, Автух.
— Я? Да где уж мне...
— Не прибедняйся. — Пан Юржик скинул с жупана приставшую соломинку. — Что там?
— Где?
— В городе, ясен пень. Где ж еще?
— Аранки вроде как... Шаманов навели, говорят, страсть. Все к воротам побегли...
— А оружие у тебя еще есть?
— Там в углу лук. Стрелы в туле.
— На кой мне лук? — недовольно скривился Бутля. — Я что — степняк какой? Сабельки не найдется?
— Не-а... Все, что есть, — вот оно.
— Л-ладно, хорош болтать! — оборвал его Войцек. — Ты, Автух, тут побудешь пока.
— Конечно, побуду, — легко согласился жорнищанин. — Куда ж я без сабли-то?
— В-в-вот и хорошо. А мы под шумок у-у-удерем. Д-думаю, с-с-с-сперва в шинок за конями, а после к пану Лехославу наведаюсь...
— Это еще зачем? — удивился Ендрек.
— Я свою с-с-саблю ему не оставлю, — отрезал Меченый.
Они выскочили на улицу как раз в то время, когда рухнули ворота Жорнища, и Гудимир вступил в схватку с Мржеком.
— Чародейство в ход пошло! — поежился медикус. — Ох, и сильное!
— А т-ты думал... Г-гудимир лет пятьдесят в реестровых с-служит, я д-думаю.
