сторону. Из-под него вырвались клубы дыма, а вокруг растеклась мерзкая зеленоватая слизь. Мутафаг был мертв. Вдруг его тело забилось в конвульсиях. Я занес саблю для удара и увидел выползающего из-под мертвого червя еле дышавшего кочевника. Шаман отбросил в сторону курящийся стволами хауду. И чем он только ее зарядил? Неужели выстрел из какой-то хауды смог остановить такого монстра?
Протянув руку лекарю, я помог ему подняться. Вытерев лицо дрожащей рукой, Шаман громко выругался, проклиная всех мутафагов Пустоши.
-Чего медлил, монах? Ждал, когда меня эта тварь сожрет? – Шаман присел на корточки, поднимая хауду.
– Редкостная тварь. Уж больно проворная. Да ты и сам не плох. Лихо с двух стволов червя пустынного жизни его убогой лишил. – Нашелся я.
– Как чуял. Думаю, дай заброшу шашечку в тоннель, проверю. Вот и проверил, чуть сам духам предков душу не отдал. – Ворчал кочевник, разглядывая слизь на своей ладони.
Когда Волк проскочил в вырезанный люк, я не заметил. Он не спеша подошел к нам, разглядывая червя, подкурил трубку и, пуская белый клубящийся дым через ноздри, тихо заговорил:
– Как думаешь, монах, много там таких тварей?
– Нет, пустынные черви обычно поодиночке обитают, вид редкостный и опасный…
– Ну, это мы и без тебя поняли, вон как выскочил. – Перебил меня Волк.
– Так вот, раз в цикл выползает, ища себе вторую половину для потомства. – Продолжил я.
– Ладно, Дроздов, кончай свою передачу «В мире животных». Эй вы, герои, чего стоите, как статуя бабы без головы у славного града Киева? Вперед! – Обратился Волк к застывшим с тупым выражением лиц кетчерам. Что он имел под этим Дроздовым и каким-то «миром животных», для меня осталось загадкой.
Колита с большими от удивления или от страха глазами, с трудом перевалился в отверстие, ругаясь, упал на колени. За ним последовал Голыш, так и не решившийся одеть на себя что-то, кроме излюбленных коротеньких штанишек. За поясом у него красовался двуствольный пистолет, через плечо перекинут карабин, а к голени привязаны ножны с небольшим охотничьим ножом. Следом в прореху метнулся Сиротка, поправив растрепавшиеся волосы. Он скинул с плеча свою четырехстволку, взвел курки, и громко шмыгнув носом-картошкой, засеменил босыми ногами к нам. Последним преодолел барьер Радмир. Признаться, кузнец был ходячим арсеналом. На обоих плечах висели по паре штуцеров, крепкие руки держали пулемет – уменьшенный вариант «гатлинга», только вместо вращающейся ручки-привода имелась удобная гашетка. Перевязь патронных лент позвякивала при каждом его шаге. С таким боевым арсеналом путешествие в недра подземелья было, конечно, полным абсурдом, но уговоры бросить пулемет не увенчались успехом. Радмир чувствовал себя в компании с большим пулеметом уверенней, таким вот мужиком с большими яйцами.
– Значится так, бойцы! Что ждет нас в утробе этого туннеля, не знает никто. Вон, какой червячок прятался. – Волк указал на лежащий труп существа. – Но во что бы то ни стало мне надо туда и поэтому, мы должны быть одной командой. Прикрывать друг друга, отвечать друг за друга. Если у нас получиться, а я верю что получиться, став командой, мы сможем разворошить этот затхлый улей, надавать всем спрятавшимся в темноте монстрам по их тощим задам и взять необходимую вещь. Так что, монах, ты как спец по этим тварям идешь первый, за тобой… Шаман, потом я, а вы охламоны следом. Да, ты, кузнец, со своим пулеметом поосторожней, нас ненароком не пристрели. Все, выдвигаемся. Да хранит вас Пустошь и все ее боги и духи.
Утроб спускающегося в подземелье тоннеля был своего рода жилищем червя, который тут неплохо обосновался, живя и справляя свои червячьи нужды. Пустынный червь хищная тварь, но из-за больших габаритов ленивая, поэтому ему свойственно найти какую-нибудь пещеру или подвал, пристроиться там у выхода и вылавливать обитателей по одному. Он не брезгует ни чем. Тем более, что в сезон солнца, почти вся живность, стараясь избежать палящего огнем круга, прячется в пещерах, подземельях и подвалах развалин. Значит и тут, у входа в подземную лабораторию, было чем поживиться.
Смрад, исходящий от множества остатков его испражнений, резал и щипал глаза. От этого всего сильно першило в горле. Ступни ног проваливались в жижу, с трудом нащупывая когда-то имеющиеся тут ступеньки. Все со временем приходит в негодность, а кислотные отходы червя и вовсе способствуют к быстрому разрушению.
– Ну и вонь. – Пробасил Радмир, с трудом ступая по мерзкой жиже. Сиротка остановился и уставился на часть хвоста червя, оторванную взрывом, так же дико воняющую. Мерзкая тварь, мерзкие запахи.
– Тихо. – Скомандовал я, поднимая левую руку с потрескивающим факелом. Все сразу притихли. Я осветил перед собой пространство и увидел двухстворчатую металлическую дверь, хотя назвать ее дверью, вряд ли бы кто взялся. Обе створки были разворочены и смяты, поверхность их покрыта тысячами вмятин и толстым слоем ржавчины. Присев на корточки, я осмотрелся. Дверь вела в шахту, по которой в древности поднимались металлические коробочки на крепких стальных тросах. Как же их называли?
– Что там? Шахта лифта? – раздался у меня за спиной хриплый голос Волка. Точно, Насо Грей называл их именно так.
– Да, только лифта тут нет, одна сплошная пустота.
– Все правильно, троса оборвались, а кабинка лифта упала вниз. Ну-ка, братец, подвинься. – Волк присел рядом со мной, освещая темную, почти черную шахту. Он подобрал лежащий рядом камень и бросил его во тьму. Немного тишины и тот с грохотом лязгнул обо что-то металлическое.
Шахта лифта была глубокой. Когда мы кинули вслед за камнем факел, показалось, что она просто бездонна.
Я обвязал конец длинной веревки вокруг пояса, проверил узел.
Спуск прошел без осложнений и опасностей для жизни. И когда подошвы моих сапог коснулись твердыни, я вздохнул с облегчением. Уж висеть в воздухе, без какой-либо опоры под ногами, было полным неудобством.
Твердыней оказалась та самая кабинка лифта, которая от удара превратилась в смятый кусок железа. Пара больших шкивов, связанных одним валом, проломили крышу и теперь едва виднелись в полутьме. Тут же, большим клубком лежал толстый стальной трос. Он напоминал длинные змеиные тела, которые сплелись в одном извивающемся шаре. Свет, исходящий от потрескивающего факела, едва выхватывал фрагменты мрачной шахты. И вот теперь, находясь внутри, я пытался высечь тьму, пропитавшую все здешние стены. Она давила на меня, напрочь лишая возможности полностью прощупать всем своим нутром, этот, казалось, потусторонний и чуждый мир. Проклятый наруч стал немного напрягать, и факел, что был прикреплен в металлическом кольце, то и дело норовил выпасть. Поправив его, я осветил темноту вокруг и, убедившись, что в выхваченной светом тьме никого нет, приготовился подать знак наблюдающему сверху Волку.
Вдруг, я словно уловил чей-то взгляд на своей спине. Он скользнул по мне, казалось, невзначай, но тут же резко остановился, вперившись между лопаток, желая просверлить меня насквозь своим невидимым сверлом. Невольно проскочил холодок, сопровождаемый множеством неуправляемых мурашек. Я с трудом сглотнул предательски подбирающийся к горлу комок, чувствуя появившееся во мне волнение. Боль в руке усилилась, превращаясь в пульсирующий клубок, сплетенный из множества мелких щупалец. Резко развернувшись, я, высвечивая темноту факелом, едва различил во мраке силуэт. Он словно отлепился от мокрой, покрытой плесенью и ржавчиной стены. Нет, это точно было что-то живое, человекоподобное, но вовсе не похожее на простых представителей рода человеческого.
Я был поражен самому себе. Мой гнев жреца-карателя, воспитанный и прожженный в боях кровью множества мутантов, мирно покоился, не вспыхивая неудержимым огнем возмездия и кары. Это существо будто бы зачаровало меня, заставив, вопреки воле, не принимать хоть какие-то действия.
По-прежнему, я стоял по стойке смирно, понимая, что не могу унять дрожь, появившуюся в коленях. Я слышал о таких возможностях среди мутантов, но всегда верил в то, что они меня на такую удочку не поймают. И вот теперь это случилось. Нет, во мне не было и доли страха. Наоборот, я был спокоен. И именно это необъяснимое спокойствие еще больше бесило меня, так же, как и скованность моих рук и ног, словно опоясанных стопудовыми оковами.
Я видел его глаза, большие и абсолютно черные, разместившиеся на сером, покрытом крупными чешуйками лице. Они поблескивали при каждом отблеске факела, туманя в манящем чарующем танце. Тварь, будто протянув ко мне свои невидимые щупальца, впивалась в меня, лишая возможности дать отпор,
