новых средних слоев, так и глобальной элиты, требующей «прозрачности» управления в России. С другой стороны, продолжение социально–экономической интеграции в глобальное пространство приводит к дальнейшему разрушению институтов социального государства и привычного образа жизни (монетаризация и тому подобное). В результате складываются ядра активного недовольства (пенсионеры, инвалиды, молодежь, научные работники, группы по месту жительства и другие), которые связываются между собой гражданскими организациями. Эта ситуация, проявившаяся уже в 2005 году, свидетельствует о неэффективности обратной связи между властью и населением.
При авторитарной системе режим хоть и принимает решения по своему усмотрению, но относится к населению патерналистски. Как это ни странно, наиболее свободен от населения режим, занимающий переходное положение между плюрализмом и авторитарностью. Такой «суверенный плюрализм» суверенен прежде всего от обязательств перед населением. Стороны свободны от обязательств — население «крутится» в поисках заработка, а властная и имущественная элита оседлала ресурсные потоки и в большей части населения вовсе не нуждается.
Добившись свободы в отношениях с населением, правящая группа в то же время вынуждена маневрировать между более сильными глобальными политическими силами (прежде всего, неоконсерваторами и социал–либералами). В самой правящей группе также есть разные центры силы, ориентирующиеся на разные коммерческие и внешнеполитические интересы. Президент вынужден искать равнодействующую между всеми этими интересами, что практически исключает осуществление стратегии, продиктованной интересами населения России. Политика носит инерционный, рефлекторный характер и зависит от импульсов, приходящих извне. Поэтому единственный курс, который проводится сколько–нибудь последовательно, — дальнейшая интеграция в глобальный рынок в качестве его периферийной составляющей.
Провозглашенные правящей группой «идеи» призваны придать этой печальной реальности романтический блеск. «Великая энергетическая держава» означает не что иное, как «большой сырьевой придаток», а «суверенная демократия» — суверенитет правящей группы, не связанной международными стандартами соблюдения демократических норм.
Внутренняя организация «политического класса» становится все более авторитарной, чему способствует концентрация ресурсов в руках чиновничества (через посредство подконтрольного бизнеса). Система может прибегнуть и к репрессиям в случае, если одна из группировок пытается нарушить хрупкое равновесие в свою пользу, покусившись на сложившееся в олигархическом бизнесе распределение сфер влияния. Разумеется, олигархический капитализм ничуть не меняет своего характера оттого, что в деле «ЮКОСа» пострадали некоторые олигархи, — от этого лишь укрепилось процветание других олигархов — при погонах или без, но чаще при чинах. Также и в 1940–х годах «ленинградское дело» ничуть не изменило характер режима, хотя «под нож» пошла часть сталинского окружения.
Но коммунистический режим существовал в эпоху перехода к индустриальному обществу, когда надежды вчерашних крестьян на светлое будущее позволяли плотно контролировать настроения не только элиты, но и населения. Сегодня уровень культуры изменился, энтузиазма нет и следа, как нет у режима и мобилизирующих идей. Население имеет за плечами опыт ХХ века и привычку к умеренным советским благам и социальным гарантиям. К тем благам и гарантиям, которые сегодня доступны далеко не всем. Так что режиму непросто найти общий язык с обществом — его необходимо убедить в том, что жизнь становится все лучше, в то время как конкретная жизнь конкретных социальных групп (причем охватывающих значительную часть, а может быть, и большинство населения) ухудшается. СМИ, прополотые чистками, направленными против оппозиционных либералов, и замусоренные некомпетентными «блатными» кадрами, с трудом справляются с этой пропагандистской задачей. Время работает против сложившейся социально–политической системы.
Накапливающееся недовольство общества необходимо периодически направлять на «громоотводы» вроде Чубайса, который «во всем виноват». Сейчас эту нишу занимают Зурабов и Греф. Но в случае серьезного кризиса этого «потенциала», очевидно, не хватит.
Нынешняя социальная система, концентрирующая власть и собственность в руках немногих, системно неустойчива. Ее устойчивость повышается за счет расширения клиентелы, обслуживающей олигархические кланы и потому заинтересованной в сохранении системы. Но властно–имущественная элита по–прежнему ориентирована на передел собственности (это она умеет гораздо лучше, чем налаживать высокотехнологичное производство), что ведет к острым внутренним конфликтам, грозящим «перевернуть лодку».
Социальная напряженность растет слишком быстро, правящая элита, напротив, охвачена эйфорией, являющейся косвенным результатом собственного пиара.
У российской правящей элиты нет стратегии, альтернативной глобальному либерализму. Так что приходится «сдаваться на милость» и изо всех сил «интегрироваться». Этому явно препятствуют традиционные для нашей страны нерыночные социальные структуры и советская традиция. Правящая группа адаптирует курс на глобализацию к советской и имперской традициям, сохраняя и приумножая государственно–бюрократическое наследство СССР (в смысле «державности», широты полномочий чиновников, номенклатурных привилегий и льгот, которые как раз не стали монетизировать), в то же время продолжая разрушение низовой постсоветской социальной ткани (монетаризация, реформа ЖКХ и тому подобное). Это ведет к росту социальной напряженности, которую не способна смягчить и тем более снять политическая структура РФ.
Формальные «демократические процедуры» сохраняются в РФ прежде всего в виде фасада, рассчитанного на зарубежных доброжелателей и наиболее наивную часть граждан. Однако режим Путина пока не является авторитарным. Это немодно. Режим опасается долгосрочной социальной конфронтации, особенно если она выходит за рамки одного–двух регионов и не имеет выраженных политических требований (как выступления против монетизации льгот). Власть сохраняет чувствительность к крупным и долгосрочным протестным акциям (что показывает, например, корректировка маршрута нефтепровода в Китай вокруг Байкала), особенно если они сопровождаются эффективным лоббированием через официальные институты. Но успехи такого рода — скорее, исключение.
Во взаимоотношениях с обществом система управления РФ использует прежде всего такие рычаги, как манипуляция массовым сознанием с помощью телевидения, «адресные» финансовые потоки и выборочная репрессивность.
Точечное финансирование «национальных проектов» настолько тесно связано с пиаром, что сама по себе задача реанимации социального государства отходит на второй план, а то и вовсе рассасывается вместе с финансовым потоком, заметно теряющим в объемах по пути через бюрократические коридоры к конкретным учителям и врачам. Но и здесь время работает против системы. Население живо интересуется успехами «облагодетельствованных» групп. И стоит человеку пообщаться с разочарованным в «национальном проекте» медиком, научным работником или учителем, как воздвигнутые с таким трудом мифы о социальной политике рушатся. Поскольку системных мер не принимается (социальное государство не созвучно эпохе), накануне избирательного ритуала 2007–2008 годов можно ожидать увеличения потока обесценивающихся рублей — что–то вроде архаичного праздничного пира, позволяющего князю получать «престижный капитал». Архаика проступает через лишенные демократического смысла предвыборные технологии.
Однако растущий в обществе критический потенциал пока не может реализоваться в конструктивный политический проект, выливаясь в локальные протестные акции. Реальное политическое влияние сконцентрировано в треугольнике администрация — финансы — телевидение. Мнимая многопартийность является подсистемой этой реальной власти, и потому попытки создать новый партийный проект с альтернативными идеями обречены на неудачу, пока они не становятся частью более разветвленной альтернативы со своей массовой субкультурой, экономической почвой и идеологией, выходящей за рамки спектра СПС–КПРФ, контролируемого системой. Пока такой альтернативы нет, политическая надстройка может укрепляться, даже если социальный кризис углубляется. Правда, в финале сложившуюся систему может ждать «Большой взрыв». Необходимы каналы выхода накопившегося социального давления, но представительные органы власти для этого становятся малопригодны.
Влияние представительных органов власти в современной России на практике ограничено совещательными функциями при администрации. Но в плюралистической системе, даже предельно
