— Клянусь времятрясением, это Крэг!
Я присмотрелся к приближающейся тощей фигуре и, не сделав второй глоток, в полном изумлении поставил братину на стол.
— Чтоб мне в межвременье провалиться! Вицли?!
— А то!
Вицли сложился как скорняжный метр, усаживаясь между мной и замершим столбом Бородавочником.
— Откуда ты свалился, старый лис? Тебя уже все похоронили! — я с радостью пожал сухую, но еще крепкую ладонь старого собирателя.
Вицли-Пуцли был живой легендой Поселка. Его привел Мироныч, подобрав полумертвого от голода парня на окраине опустевшего после эпидемии чумы средневекового Парижа. Поступок, прямо скажем, рисковый. Оба вполне могли застрять в межвременье — просто не пройти через Дверь. Но, как я позже понял, в этом случае также сработал закон о последствиях осуществления гипотетически невозможных действий: раньше никому из вольных собирателей и в голову не приходило, что подобное возможно. Тем не менее повторить опыт Мироныча никто так и не решился. Найденыш очень быстро оклемался и таскался за спасителем повсюду как цыпленок за курицей, а когда с тем случилась знаменитая неприятность в триасовом болоте, не кто иной как Вицли приперся в Поселок и поднял собирателей на спасение ветерана. Так и осталось загадкой для всех, каким образом необученный найденыш сумел открыть нужную Дверь, потому что еще раз проделать это он не смог. Группе добровольцев пришлось несколько дней прочесывать негостеприимный триас, пока они не нашли место, где можно было уловить легкую временную рябь, оставшуюся после Двери.
С того дня Вицли стал знаменитостью, а позже — настоящим вольным собирателем, рисковым и удачливым. Но год назад вдруг пропал. Его искали, даже обнаружили последнюю Дверь, в которую он вошел — Пекин восемнадцатого века, но дальше след оборвался…
— Рано, рано меня отпевать! — Вицли-Пуцли бесцеремонно отхлебнул из моей братины. — Ф-фу, что вы пьете?! Мироныч, будь другом, угости нас чем покрепче!
— Так нету больше, Вицли, малыш, — ласково-извиняющимся тоном отозвался старик, — ты же вчера последнюю бутылку рейнского допил, а со склада теперь только за подписью Ильи Ивановича выдают.
— Пуцли!!! — вдруг заорал очнувшийся от столбняка Бородавочник и с размаха хлопнул приятеля по спине.
Тощий Вицли едва не вылетел из-за стола, поперхнулся и ошалело уставился на приятеля.
— Друган! Живой! — продолжал орать Бородавочник, тыкая его под ребра пудовым кулачищем.
— Уймись, напарник!
Перегнувшись через стол, я перехватил руку Бородавочника, а после того как тот слегка успокоился, спросил у Вицли:
— Так где ты пропадал все это время?
Тому наконец удалось утвердиться на стуле и обрести прежнюю уверенность.
— Знаешь, Крэг, я и сам толком не понял, — признался Вицли. — Я тогда здорово опиума обкурился в Пекине. Очнулся — лежу на берегу озера на травке. Птички поют, солнышко светит — благодать! Рядом лесок небольшой, земляники и грибов там — видимо-невидимо. Ну, искупался я, позагорал, ягодки поел, поспал, еще раз искупался… А солнышко все светит и светит, а птички все поют и поют!..
— Ясно! — Я непроизвольно поморщился. — В яму провалился!
Временные ямы для вольного собирателя являются самой страшной бедой после времятрясения. Попадают в них редко, в основном начинающие найденыши, возомнившие себя крутыми собирателями, но на моей памяти никто из них не вернулся. Лишь пару-тройку раз, когда после времятрясений часть ям выравнивалась, находили мумифицированные останки несчастных.
— Ни хрена себе! — крякнул Бородавочник и сделал изрядный глоток из своей братины. — Как тебе удалось выбраться?
— А никак! — Вицли аж передернуло. — Через какое-то время…
— Через год!..
— А?.. Ну да… Яма эта сама вдруг раскрылась, и меня вышвырнуло то ли в ледниковый период, то ли просто на полюс. Я едва не околел после того курорта возле озера.
— Значит, было большое времятрясение, коли такая огромная ямища вывернулась? — Бородавочник озадаченно посмотрел на меня.
— Не было, напарник, точно не было, — не очень уверенно сказал я. — Я бы почувствовал.
— Но как же тогда?
Действительно, как? Сообщение Вицли сильно меня встревожило и насторожило. Если его освободило не времятрясение, то значит кто-то из вольных собирателей нарушил правило малых воздействий и взял какой-то значимый раритет, имеющий прямое отношение к развитию истории. Ткань времени в этом месте резко натянулась, и яма по соседству расправилась. Но кого могло занести в средневековый Пекин? Что там было взято? И главное — для чего? Все ведь знают о последствиях таких поступков, и нужны очень веские причины, чтобы пренебречь правилами.
— Слушай, Вицли, открой нам Дверь, через которую ты в Пекин ходил.
— А зачем это тебе, Крэг? — поинтересовался он.
— Да вот, мы тоже решили к китайцам прогуляться, — я незаметно подмигнул неандертальцу.
— Саранчи жареной с пивком погрызть, — поддакнул сообразительный Бородавочник.
— Ну, это святое дело! — расплылся в улыбке Вицли-Пуцли. — Сейчас открою!
В Пекине восемнадцатого века было очень людно и суматошно — не город, а сплошной базар. Создавалось ощущение, что все только продают, но никто не покупает. Нас с Бородавочником орущие продавцы чуть на части не порвали, пытаясь всучить свой товар. Через полчаса голова моя гудела как колокол, а перед глазами плавали полуразмытые раскосые физиономии, кривляющиеся, подмигивающие, и почему-то показывающие синие языки. Бородавочник выглядел не лучше: глаза квадратные и стеклянные, нижняя губа отвисла и к ней приклеился подозрительный «бычок», больше похожий на опиумную самокрутку. Я протянул руку, оторвал «бычок» и выбросил его через плечо. Бородавочник этого даже не заметил. Он шел за мной, механически переставляя ноги, и, глупо улыбаясь, пялился во все стороны.
У меня появилось искушение плюнуть на все и отправиться по нашим обычным делам, но тут я вдруг заметил впереди, у рядов со знаменитым дэхуанским фарфором, знакомую сутулую фигуру.
— Эй, напарник, очнись! — я чувствительно ткнул Бородавочника в бок. — По-моему, это Ёсик?
— А?.. — лицо неандертальца приняло наконец осмысленное выражение. — Где? Кто?..
— Вон там, кажется, толчется не кто иной, как Проныра Ёсик.
Я показал направление.
— Точно! Ну и глаз у тебя, Крэг! — Бородавочник зевнул во весь рот и почесал пузо. — Что же он тут делает?
— Пошли, узнаем.
Мы двинулись к рядам, но тут вдруг Ёсик (теперь я был уверен, что это он!) как-то странно шмыгнул боком от прилавка в сторону, в толпу и быстро пошел прочь.
— Неужели спер?! — выдохнул Бородавочник и азартно засопел: — Поймаем его, Крэг?
Проныру давно уже подозревали в жульничестве и воровстве, но до сих пор никому на горячем его словить не удавалось. Одно из правил кодекса вольных собирателей гласило: «Воровство — прямой путь к времятрясению. Подбирать следует только утерянные во времени вещи…». И вот теперь мы наконец стали свидетелями того, как Ёсик это правило нарушил.
— Давай, напарник! — скомандовал я, и соскучившийся по приключениям Бородавочник сорвался с места, словно подхваченный ураганом.
Он не успел! Проныра заподозрил неладное, когда неандерталец был еще на пол-пути к нему. Оглянувшись, Ёсик увидел приближающееся лохматое возмездие, присел, а мгновением позже перед ним вспыхнул призрачно-жемчужный контур Двери. Проныра кинулся в нее головой вперед, будто в воду, и исчез. Рычащий Бородавочник в отчаянном прыжке попытался нырнуть следом, но было поздно. Дверь
