Объять необъятное: Записки педагога

вызовет. А без энтузиазма нет инициативы. Нужно сделать так, чтобы мы вместе стали борцами за новую школу, представили, какой она может быть, и поверили в возможность осуществить мечту. Тогда… О, что будет тогда, я уже хорошо знал по Ясным Зорям. И те же Ясные Зори подсказали, что сначала надо идти к детям. Я лихорадочно искал выход. «Ну думай же, думай? — подстегивал себя. — Ты для них незнакомый человек. Незнакомый. Опыт общения с их сверстниками, для которых был учителем, не в счет. Там ты заходил в класс не для начала, для продолжения разговора, давно перешагнувшего берега урока, в каждом твоем слове были миры совместно прожитого, им понятные. А здесь на шкале отношений нуль. Единственное спасение— подчеркнуть, что ты гость, а они хозяева. Им и решать, принять меня или нет. Может быть, придется извиниться и уйти». — Да вы говорите! Мы слушаем! — выручила меня сидевшая за первым столом от окна светловолосая девушка. — Просто мы… стесняемся, — улыбнулась она. Я с благодарностью посмотрел на нее и спросил: — Как вас зовут? — Лена… Лена Брежатова. — А вас? — Ой, ребята, извините! Я ведь даже не назвал себя. Михаил Петрович Щетинин, старший научный сотрудник НИИ общих проблем воспитания Академии педагогических наук СССР, — сказал излишне длинно и как–то уж очень официально. — Вы из Москвы? — спросил худощавый парень и, не дожидаясь ответа, представился: — А я Кораблев… Васька, — добавил он, затем быстро привстал и как–то по–птичьему поклонился. Класс дружно засмеялся. — Да, Вася, из Москвы, — радуясь потеплевшей обстановке, ответил я и уже для всего класса сказал: — Сейчас многие ученые разрабатывают модель школы будущего. Какой она должна быть? Хотелось бы знать и ваше мнение. Очень, ребята, важно посоветоваться с вами. — Прямо с нами?! — хмыкнул кто–то недоверчиво. — А с кем же еще? — Мы вам насоветуем… записывать устанете, — протянул резковатым басом коротко остриженный парень с последней парты. ² — А знаете, ребята, у меня есть предложение! — будто не слыша этой реплики, продолжал я. — Давайте представим себя в двух ролях. Пусть каждый, оставаясь в роли ученика, станет еще и волшебником. Какую бы жизнь в школе он сделал для себя—ученика? — Лучше вы нам расскажите, а мы послушаем, — сказала соседка Брежатовой, черноволосая, чернобровая, с большими темно–коричневыми глазами миловидная девушка. — Как вас зовут? — А нужно ли вас затруднять? Все равно вы завтра нас забудете, небось, мы не одни, с кем вы советуетесь. — Галка! Что ты ставишь из себя княжну Мери? — крикнул Кораблев. — Не Галка, а Галя… — зарделась девушка. И видя что я хочу ей что–то сказать, добавила: — Странно как–то. Я приехать за тысячу километров советоваться с нами. — И немного привстав, мягко произнесла: — Ратушная Галя. — А че! Прямо че хочешь, то и предлагать? — снова пробасил короткостриженый. — Конечно, что хотите. — Тогда закрыть школу совсем, и без мороки махнул он рукой. — А вас как зовут? — Меня? Ну Сашка… — Саша, вы же сами понимаете, что предложении ваше неприемлемо для настоящего, а тем более, для будущего. Вам, видимо, не очень сладко в школе? — Че в ней хорошего?! — убежденно произнес парень. — Может быть, лучше уберем из нее, что причиняет вам боль? — Мене не больно… Че это мене больно? — уже почти со злостью, будто не желая со мной говорить, бросил он и отвернулся. — Хорошо! Не будем нарушать наших условий. Итак, учитывая предложение Саши, мы закрываем школу. Но как волшебники будем строить на месте разрушенной новую, с нуля… — Зачем же с нуля? Не все же в ней плохо? И вообще. — решительно встала Брежатова, — у нас, как у людей, спрашивают мнение, а мы… И обернувшись в мою сторону, волнуясь, начала: — Вы знаете, трудно так. без подготовки сказать что–то путное. Но самое главное, что больше всего мучает нас, — это крик. Надо, чтобы учителя не видели в нас мумии. Надо, чтобы мы хотели сюда идти. Лена говорила, поминутно останавливаясь, часто обращалась то к одному, то к другому: «А помнишь?..» Ее выступление ста–то тем камушком, который вызывает лавину: ребята разговорились. Сумбурная, беспокойно–смятенная мысль постепенно крепла, набирала силу. Сколько раз я удивлялся неординарности, смелости ее поворотов, спрашивая вновь и вновь: «Откуда это?» Словно только что впервые в жизни явилось мне это чудо: мысль ребенка. И всегда она рождается, если сердце ее творца открыто тебе навстречу. Жаль, что такие минуты редки! Раскрепостить ученика, дать ему свободу самовыражения, снять заслоны страха, боязни быть осмеянным, — значит, пробудить в нем гения. В комнате с табличкой на дверях «8–й класс» торжествовала мысль. Мы перебивали друг друга, кричали, спорили… Дважды заглядывала к нам директор и понимающе закрывала дверь. Но вот она не выдержала и вошла. — Михаил Петрович! Педсовет кончился, мы вас ждем. — Да–да, сейчас… — тру я зачем–то переносицу, будто хочу вспомнить что–то очень важное, и, вспомнив это важное, говорю: — Надежда Суреновна! Еще немного… — Еще немного! Надежда Суреновна! Хоть пять минут! — дружно поддерживая меня, просит восьмой класс. — А вы знаете, — не сдавалась директор, — сколько вы здесь сидите? Два часа! Учителя тоже ждут вас, Михаил Петрович. Сколько вам еще надо времени? — Хотя бы минут… восемь. — Хорошо, еще пятнадцать минут, — улыбнулась директор, а мы пока объявим перерыв. Она вышла. Я повернулся к классу и вздрогнул. Класс притих. Но глаза! Какие глаза смотрели на меня. Нет, не на меня, прямо в душу. Господи! Как я люблю эту отважную пытливость и доверчивость детских глаз! Глаза… глаза… Сомнение—вопрос. Пред вашей вечной повестью Хочу ответить совестью… Выйдут из души и лягут на бумагу слова песни, а я буду видеть глаза Шептун Светы и Кораблева Феди, Матченко Оксаны и Дубенко Васи, Брежатовой Лены и Кораблева Васи… — школьников–зыбковчан 1980 года. И вместе с ними в моей памяти встанут глаза ребят из Ясных Зорь. Пройдут годы, и. когда будут у меня спрашивать, почему я выбрал именно Зыбково. я назову причины, логически увяжу их одну с другой, но главную не смогу объяснить словом… В классе была тишина, только не такая, как вначале. Это была тишина взаимопонимания. Я уже знал их всех по именам. Вон тот рядом с Кораблевым—Сергей, динамичный, взрывной, сейчас смотрит как–то настороженно. Чуть впереди две подруги: Люда и Таня—мягкие, спокойные… — Михаил Петрович! Всё, что мы здесь нафантазировали, правда сбудется? Что надо, чтобы начать эксперимент? 1 — В первую очередь желание учителей и учащихся. — А учащиеся тут при чем? От нас что зависит? — Что зависит от вас? Почти всё! Может быть, девяносто процентов успеха. Вы, как самые заинтересованные в подобной школе люди, должны стать первыми борцами за нее. И учителям потребуется ваша помощь, понимание. Школа будущего—это школа взаимного доверия, равного уважения друг к другу учителей и учеников. Я не подбирал слова с поправкой на возраст собеседников. Говорил от имени своего и их детства. И кто знает, кого во мне в те минуты было больше: Михаила Петровича или Мишки, веснушчатого пацана, только что поднявшегося с задней парты. Мы как бы проросли друг в друга. Надолго ли, это зависит от многих случайностей, закономерностей, нашей способности верить друг друга. Я уже понимал, что с этими ребятами мы будем работать вместе, — Скажите, пожалуйста, — встала Брежатова Лена, — долго будет идти эксперимент? — Долго… Да–да, бесконечно долго, ему нет и может быть конца. Не мы его начинаем, и не нам ее завершать. Поиск совершенного бесконечен. То, что докажет свою жизненность, станет достоянием других. Когда? Когда докажет… — А я не пойму вас. Вот то, что мы здесь предлагали, когда начнет жить? — спросила Ратушная Галя. — Да, когда? Не в эксперименте, а в любой школе, когда? — поддержали ее все. — Когда? Может быть, очень скоро. А может, лет через пятнадцать—двадцать… — А нельзя как–нибудь поскорее? «Жаль только жить в эту пору прекрасную…» — подал голос Глинкин. — Вы трудные вопросы задаете, ребята. Желания мало—надо найти путь. Иногда между тем, кто начал искать, и тем, кто крикнул: «Нашел!», лежат столетия. — Михаил Петрович! А нельзя ли в нашей школе, которую мы здесь нарисовали, поучиться хотя бы годочек? Или приехать, чтобы хоть одним глазком посмотреть, как это в жизни бывает? Понимаете, — голос Лены Брежатовой от волнения дрогнул, — вы только не смейтесь, мне снилась такая школа. Я когда говорила здесь, когда предлагала… это все из того сна. Школа та была в цветах, стены прозрачные, а за ними речка, лес, березки. Лужайки цветов начинаются прямо в классе и уходят к озеру… Я уже не помню, кто что говорил, помню только, как все подошли к столу. В классе поднялся тот знакомый учителю гомон, когда каждому надо непременно надо что–то сказать, спросить, просто ахать или охать, делиться радостью, выплескивая энергию мыслей и чувств. Разум подсказывал, что единство наше не раз рухнет и снова родится заново, а впереди у нас не только победы. Но не хотелось тогда об этом думать. Хотелось удержать это мгновение счастья, когда мы сами распахнули двери в будущее, в прекрасный мир родом из снов и сказок.

С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ УЧИТЕЛЬ?

Не раз задумывался над тем, почему грамотный, знающий предмет учитель иной раз не может хорошо учить детей. Сидят на уроке коллеги, находят недочеты, исправляют, помогают. А завтра все та же