мирскими князьями-правителями и земнородными президентами.
'Ибо нечестивому творению токмо тварной плоти заповедано поклоняться. Неведомы им откровения Бога-Отца иль Духа Святого и Безгрешного. Вплоть до Судного дня Гнева Господня.
Прости им, Господи! Кто из нас без вероятного греха живет в бесчинной юдоли земной?'
Сейчас благочинный инквизитор Филипп в недрах душевной глубины и полноты даже немного жалел несчастных посткоммунистических старух, изуверски приобщившихся к православию, когда его частично разрешили безбожные власти, испуганные войной 1941–1945 годов. Ибо старушечьи бездуховные моления о ниспослание здоровья близким и даровании самим себе долгих лет земной жизни пропадают втуне.
'Увы им, увы… несть плотского благочиния и Души Святой Безгрешной в храме сем, загрязненном нечистотами дьявольской природной магии и сатанинского волховства от мерзости мирской…'
Ближе к концу обедни инквизитор Филипп выявил только что появившихся в оскверненной церкви двух несомненных участников богомерзостных колдовских и магических обрядов. Оба осквернителя — мужчина сорока лет и женщина тридцати семи — состояли в непременных членах хилиастической секты, ими цинично именуемой 'Праведники последних греховных дней'.
— 1 —
— …В 40 лет, следует выглядеть как в 20. И не наоборот, — наставлял Филипп Ирнеев свою Настю пока еще Заварзину, будучи в Барселоне обычными туристами вприглядку.
— Тело и душа неразделимы с культурой речи, Настасья моя Ярославна.
Вон там, гляди, собор Саграда Фамилья… Эт-то верно. Но произносить знаменитое прозвище зодчего и зиждителя храма сего следует, ударяя на последнем слоге. Антонио Гауди-и-Корнет все-таки каталонец, родом из провинции Таррагона.
Как и фамилию природного кастильца Пабло Пикассо должно акцентировать на слоге втором.
Ни тот, ни другой, Настя, французами не были. Не верь тому, что слышишь от малограмотных в иностранных языках…
Помниться, никакого идиотического дона Жуана в природе не существовало. Зато жил-был в прототипе дон Хуан Тенорио…
Ладненько. Оставим в покое филологицкие изыскания, изыски. После ими займемся…
Вот вскорости вернемся домой, пойдешь у меня в нашу школу выживания к сенсею Кендо. Как ни гляди, это круче, чем какой-нибудь тебе фитнесс-центр.
Забудь о расслабухе, Настена. Считай: детство и отрочество у тебя кончились этим летом.
У Ники ты тоже не забалуешься. Мне она обещала за тобой присмотреть…
— И шесть штук отслюнила. Стопудово… Могу ее теперь смело послать куда подальше…
— Вместе со мной?!
— С тобой? Никогда!!!
Ты — мой единственный и любимый. Ради тебя я согласна терпеть в родственниках аж двух свекрух за раз. Свекор, хотелось бы верить, только один?
— Один, один, не беспокойся… И золовка только одна. Но, моя маленькая, запомни: самые близкие тебе люди — Ника и я.
Слушаться будешь только меня и ее. Потому впору тебе внимать, вникать и проникать что к чему и почем…
Для инквизитора Филиппа настало время проникновенно наставить на пути истинные близкую ему юную женщину. Эмпатически и эпигностически, собеседуя и памятуя о том, что ей гораздо менее, нежели краткий век человеческий, предстоит пребывать в секулярах от мира сего.
— …Короче, Настя, резюмирую: шесть тысяч евро в полном твоем распоряжении. Неважно от кого они, от меня или от Ники.
— Спасибочки. Век не забуду!
— Однако, Настя Ярославна, забудь о том, чтобы сию минуту очертя голову кинуться в медицинский колледж. Потому как в Штатах тебе покамест делать нечего. С английским наречием у тебя полный швах и крах.
С испанским у нас маленько полегче, не так плачевно… Сказывается твоя спецгимназия с романским уклоном. Можно было бы тебя в Мадриде оставить, у тети Аниты, и на учебу куда-нибудь этой осенью пристроить…
Все ж таки… Расстаться сейчас с тобой я не в силах. Сама догадываешься почему…
— Ой, Фил! Я тоже тебя очень люблю. Ты прав, любимый. Будем пока вместе. Мне еще нужно многое узнать о тебе.
А то ты какой-то для меня сверхнатуральный. Нереальный, что ли?
Ты есть и одновременно тебя со мной рядом нет. Словно бы ты не ты, а герой моего романа, какой я давным-давно читаю и не хочу, боюсь, чтобы он чем-нибудь окончился нехорошим и печальным…
— Не боись, Настена, и верь мне, моя маленькая.
Придет пора, все узнаешь, поймешь. По малой мере и вере хотя бы начальную часть того, что тебе следует познать в разбросе вероятностей бытия…
Обряд бракосочетания истово по-православному мы свершим по окончании Филиппова поста на следующий год по всем календарям.
Поживем два-три месяца семейной жизнью молодоженов, так сказать… Весной уедешь в Филадельфию учиться английскому языку, а потом твоей медицине.
Но до будущего года, моя милая, ты у меня — сплошь образцовая и примерная невеста под целомудренным присмотром мною так досточтимых Агнессы Дмитриевны и Вероники Афанасьевны…
— Чтоб ты знал, милок! Я в тебя влюблена не на шутку, — этак Веронике Триконич захотелось затеять, завернуть разговор по душам с Филиппом Ирнеевым. За пивом с душистой турецкой сигареткой. По завершении текущего медосмотра и энзимной регулировки нежно, по-арматорски лелеемых ею рыцарского тела и плоти.
— Мой несчастный организм вас внимательно слушает, доктор Ника.
— Кроме шуточек, братец Фил! Я тебя люблю за то, что ты мне великодушно прощаешь бабскую гормональную дурь…
Иногда истинно по-мужски. С надеждой, — знаю, вижу я твою пошлость, — как-нибудь во благовремении всласть мужественно потрахаться со мной, перепихнуться по-кобелиному…
Хотя чаще всего, — признаю и преклоняюсь, — ты как истинный апостолический рыцарь-инквизитор без страха и упрека принимаешь бабью сучью сущность, исповедуешь, не только одну меня грешную. И счастливо отпускаешь женственные плотские грехи мои…
Да будет вам ведомо, рыцарь Филипп! Ваши дарования старше моих скромных даров на несколько тысячелетий. Не говоря уж о вашем блестящем в историческом генезисе модус оператум генетического носителя харизмы.
Ажник завидки берут девку сущеглупую княжеских кроатских кровей.
Короче и по-простому, ты для меня любимый старший брат, Филька. Братан, ежели обратиться к старому русскому диалектному словцу, нынче в жаргоне употребляемому…
Я по-хорошему твоей Настене завидую. Вот где повезло девке-дуре!..
Эхма! Мне бы тебя, Филька, встретить в мои 17 лет… Годиков этак сто календарных тому назад…
— Думаешь, что-нибудь от этого изменилось в наших взаимоотношениях мужчины и женщины?
— Не-а. Это я так, на бабью сучность плачусь, жалюсь, исповедуюсь слезливо…
Каб ты знал, милок… Завидую я вам, мужам с трехчленным мужеством промеж ног. У вас, кобелей, интеллектуальные способности, их реализация почти не зависят от половой функции.
Между тем у несчастных женщин все наоборот. Диалектически, алогично и бесспорно.
Мало секса — бабы функционально тупеют, дуреют… Занадта много его — бабские мозги напрочь отказываются воспринимать и обрабатывать новую информацию.
Нет ума — пиши калека. Месячная кровь в башку как стукнет, мало никому не аукается.
Женский климакс и половая дисфункция равнозначны старческому мужскому маразму. Менопауза
