все получается как надо. Дайте вашу руку.
Баклавский протянул ей запястье. Ледяные пальцы скользнули по воспаленной коже и нащупали браслет. Одним резким движением Стелла распустила узел, и плетеная полосочка слетела с руки, не причинив никакой боли. Рука стала невесомой, будто наполненной водородом, как баллон аэростата. Сердце забилось чуть быстрее, освобожденное от странного бремени.
— Прощайте, — сказала плетельщица.
— Еще нет, — жестко сказал Баклавский. — Человек, которого вы сейчас забрали к себе, убил одну из вас. Я нашел его и отдал вам в руки. Передайте Хильде, что она получила чок-дэ. И в ответ я жду от нее имя того, кто придумал маскарад в театре.
— Вы слишком много на себя берете! — ледяным тоном возразила Стелла.
— Не больше, чем смогу унести. Я не друг Хильде, но ей ни к чему обзаводиться врагом. Мой телефон и пневма вам известны.
Плетельщица повернулась. Матрос тут же оказался рядом, и она взяла его под руку.
— Письмо придет вам домой не позже полудня, — сказала Стелла. — Прощайте.
Вся площадь была разрисована следами. Опытный полицейский прочел бы здесь целую историю. Баклавский побрел наискосок к месту встречи с Мейером. С разных сторон послышался гул моторов.
Несколько силуэтов выскользнуло из освещенного пространства улицы и разбежалось по подворотням. Далеко не каждому жителю Слободы хотелось попадаться полицейским на глаза.
Все-таки я успел, подумал Баклавский.
Служебный мобиль с каракатицей и желтой полосой на борту стоял прямо посреди Кабацкой улицы. Даже в здешних не самых приветливых местах уголовная полиция постоянно демонстрировала свою силу, хоть бы и по пустякам.
Мейер, воротник поднят, котелок надвинут на глаза, нахохлился на заднем диване мобиля. Приглашающим жестом показал на место слева от себя.
— Ты долго, — сказал Мейер, когда Баклавский сел рядом и захлопнул дверцу. Шофер в забегаловке напротив торопливо рвал зубами горячий буррито.
— Боюсь, — не так-то просто было подобрать правильные слова, — в «Амбру» заходить уже нет смысла.
Сыщик повернулся, сощурился, заглянул в глаза. Баклавский с трудом выдержал его взгляд.
— Знаешь… — негромко сказал Мейер, — знаешь, Ежи, ты сволочь.
Баклавский лишь сжал губы.
— Этого парня должны были взять мы. Увезти в управление и вытрясти из него душу. — Мейер наморщил лоб, будто от головной боли. — Тебе требовалось лишь показать его. Вместо этого ты намеренно спугнул негодяя, и теперь он ляжет на дно — можно перерыть весь Кетополис, его уже не найти. Ты вздумал играть прбтив меня?
— Что ж не арестуешь за пособничество? — спросил Баклавский. — Или за укрывательство — как там это у вас правильно называется?
— Дурак, — сказал Мейер.
Баклавский машинально потер пальцами еще саднящее запястье.
— Были веские причины, — сказал он. — Я отдал Макса Хильде. У меня не получалось по- другому.
Следователь недоверчиво хмыкнул, но промолчал.
— Если ты напишешь, что преступник был убит при задержании, то не погрешишь против истины. Ты нашел убийцу менее чем за сутки. Все хорошо.
Мейер помял пальцами переносицу.
— Ты странный человек, Ежи. Совершенно дикие вещи излагаешь с таким видом, будто нет ничего более естественного…
— Чем что?
— Ты предлагаешь мне написать подложный отчет.
— Да, — ответил Баклавский. — Но каждое слово в нем будет правдой. Жизнь Макса скоро оборвется в Плетельне. Гораздо менее приятным способом, нежели предусмотрено «Уложением о наказаниях». Кара настигнет преступника.
Мейер откинулся на спинку дивана. Повертел в руках короткую боцманскую трубочку, но курить не стал. Спросил:
— Не могу понять, ты переживаешь или злорадствуешь?
Баклавский пожал плечами:
— Скорее первое. Плодить смерть — не лучшее занятие.
— Вот объясни мне, что происходит, а? За последние месяцы ты стал каким-то пугалом Кето. Газеты захлебываются: Баклавский — то и се, Баклавский — бирманский шпион, Баклавский — казнокрад и взяточник, Баклавский — правая рука Остенвольфа…
— Когда государство оказывается на грани распада, находятся люди, желающие погреть на этом руки. Наверное, я им слегка мешаю. Морально устарел, занимаю место, предназначенное для кого-то гораздо более гибкого. Считаю Кето королевством. Мало ли что еще.
— Но вместо того, чтобы пустить тебе пулю в голову или взорвать, как стало модно в последнее время, они решили перепоручить тебя плетельщицам, — заметил Мейер. — А потом тебя бы похоронили с почестями, назвали твоим именем какой-нибудь проезд в Пуэбло-Сиаме, а в порту прикрутили бы на стенку конторы мемориальную доску.
— Приблизительно так, — усмехнулся Баклавский.
— Подозреваешь кого-то конкретно?
— Возможно.
— Поделишься?
— Уверен, что тебе стоит в это влезать?
Мейер удивленно поднял бровь:
— Судя по вопросу, ты собираешься воевать не меньше чем с Канцлером!
Баклавский отвернулся к окну. Шофер топтался под козырьком забегаловки, не решаясь вернуться к мобилю.
— Я почти уверен, Мейер.
— Ежи, это же бред! Твоя вошедшая в анекдоты приверженность короне — это не повод для убийства. Твою службу уже ликвидировали. Все дела в нашем государстве — забота Внутреннего Совета Канцелярии. Михелю оставили только псарню, парады и балы, каждому — по силам! Приди на место Канцлера кто-то другой, анархия бы уже давно накрыла остров, как цунами. Откуда у тебя такое патологическое недоверие к Одноногому?
— Я так вижу, — сказал Баклавский, вспомнив чокнутого художника с Круадора.
Мейер тяжело вздохнул.
— Октавио сошел с ума. Мне кажется, ты не спеша идешь по его дорожке. Ты без мобиля?
— Ничего от сыщика не скроешь!
— Подбросить домой? — Мейер махнул рукой шоферу, и тот побежал к мобилю.
— Лучше до Торсиды, если не сложно. У меня осталось еще одно дело на сегодня.
— Дело — в шесть утра?
— В шесть ночи. Утро наступит, только когда я проснусь.
Ехали молча. Сыщик даже вздремнул. Баклавский разглядывал профиль друга. Убрать морщины у глаз, разгладить лоб, не обращать внимания на матерую щетину — и вот он, жизнерадостный наглый мальчишка, переодевшийся гардом и захвативший навигацкую шлюпку…
Мобиль остановился на площади Торсиды. Мейер вышел проводить Баклавского.
— Если что… — сказал он.
— Я знаю, — благодарно ответил Баклавский.
Тучи вдруг на мгновение окрасились голубым, и через несколько секунд громыхнуло.
— Гроза? — удивился Мейер.
— В конце октября?
