– Золотые слова, – иронично произнес еще один из присутствующих, – 'брать долговременные кредиты и создавать единую технологию производства'. Кем создавать?! На заводах нет людей! Специалисты разбежались, новые не подготовлены. Рабочих нет. Средний возраст работников на типичном оборонном предприятии семьдесят… вы только подумайте! – семьдесят лет! Те, кто потенциально мог бы работать, сейчас протирают штаны менеджерами в разных фирмах либо охранниками, к станку они уже не станут… 'Восстановить всю систему головных институтов по отраслям'. Из кого?!…
В кабинете поднялся шум…
Когда совещание закончилось и Сталин с Артемом оказались в кабинете одни, тот подошел к генералиссимусу.
– Как дела? – спросил Сталин, приподнявшись и пожав ему руку.
– Все дела сейчас у вас.
Было заметно, что генералиссимус еще не остыл от обсуждения, продолжая о чем-то хмуро думать.
– Странно видеть вас не во главе совещания, – улыбнувшись, сказал Артем.
– А что мне во главе делать? Мои председательские годы остались в сороковых…
– Но все хотят, чтобы вы были с нами, взяли руководство страной…
Сталин поднялся и отошел к окну.
Артем продолжал смотреть на него.
– Вы слышали, – мрачно спросил Сталин, – о чем здесь говорилось?… Законодательной базы, видите ли, им не хватает!… – Сталин выругался. – Я конечно, отстал, но неужели за двадцать лет так далеко ушли от социализма, что не можем взять ту законодательную базу? Или она плохое вооружение давала?
Сталин нервно прошелся по комнате. Чувствовалось, конечно, что не о законодательной базе он думал.
– Эта неделя, – проговорил он, неожиданно просверлив Артема взглядом, – стала для меня неделей дикого абсурда. Я представить себе не мог такого нагромождения нелепостей в государстве. Ресурсы утекают за границу, которая превращена в решето, но закрыть ее нельзя, потому что после ее перекрытия страну нечем будет кормить и нечем лечить. Сельского хозяйства нет, страна сидит на продовольственной игле, фармацевтическая промышленность разгромлена, страна сидит на лекарственной игле… Разве это государство?! – Сталин, разволновавшись, задымил своей трубкой. – И что в ответ? Одни разговоры ни о чем! Вокруг да около! Не о том, как запустить заводы, а о том, какие установить пре-фе-рен-ции.
Сталин с явно издевательским тоном растянул последнее слово.
– Не было такого в мои председательские годы!… Почти неделю я разбираю здесь вашу ситуацию и не могу ухватить за ключевое звено. За что ни возьмешься – все рассыпается тут же в руках, в рамках одного рабочего совещания.
Артем непроизвольно раскраснелся, став похожим на школьника-двоечника, которого отчитывает завуч.
– Иные требуют надавить сверху, – продолжал Сталин. – Железной рукой, приказами, суровыми мерами. По-сталински, говорят, надавить!
Генералиссимус зло усмехнулся.
– Но на что давить? – На болото?! На него невозможно давить! Нельзя! – Утопнешь!
Артем слушал его и виновато молчал. В присутствии шагнувшего из пятидесятых годов Сталина все вдруг увиделось совсем в ином свете. В том числе и его, Артема, личная роль. Ведь, кто бы ни сидел до этого в Кремле, все это творилось в его времени, при его, Артема, вольном или невольном участии. Все это делали его современники, которые вместе с ним учились в школах, вместе с ним носили пионерские галстуки, играли в зарницу, спорили, мечтали, вступали в комсомол. Он рос с ними, играл, учился, читал одни и те же книги, смотрел одни и те же фильмы. И вот теперь его ровесники растаскивали страну, сплавляя свои доходы за границу. Значит, по большому счету и он лично что-то упустил, где-то в чем-то не доспорил еще на пионерских и комсомольских диспутах, не доубедил своих бывших друзей, одноклассников, сокурсников, коллег…
– Сталин им нужен! – со злым сарказмом сказал генералиссимус. – Сталин был в свои годы Сталиным потому, что другой была страна, потому, что за его спиной стояла Система! Без нее никакие преференции, никакие кредиты, никакие единые технологии не спасут положения. Просто не сработают! Уйдут, как вода сквозь песок. У нас было много слагаемых успеха в войне с Германией: и армия, и полководцы, и тыл, и заводы, и институты, и колхозы, и работящие руки, и светлые головы. Но все это сработало, потому что было скреплено этой самой Системой.
– Сталин был Сталиным, – продолжал он, сильно волнуясь, – потому что работал совсем в других условиях. Мы в Кремле принимали решения, зная, что в стране работают заводы и колхозы. Что там есть готовые трудиться с полной отдачей люди. Вот как раз этого я за целую неделю совещаний не уловил. Ни простых тружеников в цехах не разглядел, ни лидеров среди них, которые взвалили бы на себя ответственность.
Сталин был Сталиным, потому что ему от Ленина досталось самое ценное наследство двадцатого века – партия большевиков – те, кто болото превращают в твердь… Ведь, Система – это не просто заводы, колхозы, рабочие, крестьяне, ученые, это еще и те, кто ведет за собой, кто поднимает и повсеместно организует людей, для кого наши общие задачи являются делом жизни… кто это делает не потому, что имеет от этого пре-фе-рен-ции, а потому, что это надо делать… Эти люди – несущий стержень Системы.
Но где эта партия большевиков?! Когда вчера ко мне приходили представители 'левой', как они себя назвали, оппозиции, не увидел я в их лице стержня. Зато кучу программ начитался. Все лощенные и… гнилые. Не увидел в их программах главного – связки с народом, который они клянутся поднять… не понял, как они будут рабочих в цеха возвращать, инженеров в конструкторские бюро… Программные полководцы без армий… Все сражения собираются проводить не на реальных фронтах, а заперевшись в штабах, в кабинетах московских министерств…
Сталин прошелся по комнате, остановился, бросил короткий взгляд на Артема и сосредоточился на трубке.
– Вы не можете организовать мне командировку? – вдруг спросил он.
– Куда? – оживился Артем. – В тридцатые годы? К Хрущеву? Да! Надо остановить его. От него все пошло…
– Нет! – жестко перебил его Сталин.
Артем удивленно посмотрел на собеседника.
Генералиссимус некоторое время промолчал, о чем-то напряженно думая.
– Не в Хрущеве дело… – сухо сказал он.
Артем вперил в него изумленный взгляд.
– Вы помните аплодисменты, – проговорил Сталин, – которыми награждали делегаты двадцатого съезда речь Хрущева до нашего появления там? Помните, как до этого на экстренном пленуме смещали Маленкова? Со всей страны свозили на военных самолетах делегатов, чтобы создать перевес.
Команду Маленкова смещало большинство на пленуме. А откуда взялось это большинство? – С мест! Сработало нечто большее, чем Система. Это характеристика той материи, из которой плетется Система. Да! – Каждая ниточка, взятая в отдельности, слаба. Да! – Система играет роль ткани, которая придает всем ниточкам силу. Но если материал начинает гнить, то ткань рано или поздно порвется. Вот я и хочу увидеть, как выглядит этот материал сегодня, после того как ткань порвалась.
– Значит, вы не в прошлое хотите попасть? – изумление на лице Артема смешалось с растерянностью.
– В настоящее.
– Но почему не в пятидесятые, например, когда еще можно предотвратить скатывание?
Сталин нахмурился, о чем-то задумавшись.
– А вы знаете, что предотвращать? – спросил он, спустя некоторое время. – Вновь поднять компанию чисток и тем самым загнать партию в гроб? Да, мы постепенно устраняли инициаторов репрессий на местах, тех, кто рьяно повышал лимиты на расстрелы, но кто приходил им на смену? Новые уже не расстреливали, но продолжали размывать партию. Они были будто продолжением своих
