законы этой империи, обычаи, язык, дороги и даже акведуки. Ничто в мире не уходит бесследно.
— Но зачем это так подробно изучать? — не унимался Сэнфорд. — Для чего мне запоминать целую кучу никому не нужных дат? Я в школе прямо-таки ненавидел эту историю.
— Если из истории вы помните только то, что вас заставляли зубрить даты, то вам можно лишь посочувствовать, — снова вступил в разговор Чарльз. — История нужна прежде всего для того, чтобы расширять наш кругозор и развивать интеллект. Время течет постоянно и нигде не обрывается. А человек или целая нация, которые не знают своего прошлого, похожи на больных, страдающих потерей памяти. Надо точно знать, что было до нас, чтобы лучше представлять себе, куда мы идем сейчас.
— Вот именно! — радостно воскликнула Андри. — А я никак не могу заставить своих восьмиклассников выучить даты. Я тоже все время пытаюсь объяснить им, как важно запомнить весь поток предыдущих событий, чтобы легче было проследить, как человечество постепенно меняло свою собственную судьбу.
— Вот поэтому тебя и считают отличным педагогом, — похвалил жену Гарви Уорнак и осторожно прикоснулся к ее руке.
Но она не обратила внимания на его жалкую попытку вернуть утраченное расположение к себе, будто и не почувствовала этого прикосновения вовсе. Она, казалось, никого не замечала теперь, кроме Чарльза.
— Спасибо, что вы встали на мою сторону. Я вами просто восхищена. Вы такой очаровательный и чувствительный мужчина!
— Что само собой предполагает, будто я лишен этих качеств, — шутливо заметил Сэнфорд, однако в голосе его уже сквозило легкое раздражение. — Да, я не какой-нибудь там «умник», и готов первым это признать. И я счастлив от того, что живу в двадцатом веке и считаю, что вся ваша древняя шелуха — это сплошная тоска и чушь. Если, конечно, не начать выкачивать из нее деньги, как я уже предлагал. Ну, в смысле, восстановить кое-что…
— Правильно. А у каждого восстановленного домика поставить по турникету, куда надо будет бросать монетки, — усмехнулась Андри. — Как вам нравится такая перспектива, Анита?
Анита вздрогнула. Она не предполагала, что Андри будет обращаться к кому-то еще, кроме Чарльза. К тому же она не особенно прислушивалась к этому никчемному спору, и поэтому теперь была застигнута врасплох:
— Извините, — начала она. — Я немного отвлеклась. Я все смотрю на пустующие места Вернона и Розы Херн и думаю: почему же они до сих пор не приехали?… Будем надеяться, все же, что с ними не случилось в пути ничего неприятного.
— Я думаю, с ними все в порядке, — улыбнулся Чарльз. — Насколько я помню, они постоянно опаздывают.
— Да, но не настолько же. Я уже начинаю волноваться.
— Давайте перейдем в гостиную, — предложил Чарльз, — и выпьем по бокалу хереса. Я думаю, к тому времени, как мы разольем вино, Херны как раз подоспеют и присоединятся к нашей компании.
Глава пятнадцатая
На борту реквизированного Зеленой бригадой Боинга-747 один из заложников — бледный лысый человек небольшого роста с худым лицом, пухлыми губами и в очках с толстыми стеклами — думал не только о том, пощадят его жизнь или нет, когда самолет приземлится в Гаване. Он думал и о деньгах, которые находились сейчас в руках террористов. Два миллиона долларов. Это была достаточная сумма, чтобы начать новую жизнь и жить так, как ему захочется.
Фред Паймен Курбат работал киномехаником в небольшом частном кинотеатре и был очень недоволен тем положением, которое отвело ему общество. Вчера во второй половине дня он зашел в Манхэттенский национальный банк, чтобы положить на свой счет скудное жалованье. Угрюмый и нелюдимый холостяк, Фред в свои тридцать семь лет все еще жил с властной страдающей ипохондрией матерью, и уже второй десяток лет работал в этом старом кинотеатре на Сорок второй улице, где обычный репертуар состоял из порнографических фильмов и лент о супружеской жизни, о которой сам Курбат имел весьма приблизительное представление, хоть и видел ее на экране каждый день с утра до вечера без перерыва.
Его страстным увлечением было коллекционирование оружия, тренировка в стрельбе и занятия каратэ. И хотя все это его мать считала бессмысленной и глупой тратой денег и времени, она, по мнению Курбата, просто не понимала, что скоро в Америке начнется гражданская война, в чем Фред был непоколебимо убежден и чувствовал ее приближение всем своим сердцем. Поэтому его совсем не удивило появление в банке вооруженных людей со змеями на рукавах. Последние шесть лет он жадно читал книги и журналы по выживанию в экстремальных условиях, обучался самообороне и методично делал, насколько позволяли его финансовые возможности, запасы всевозможного оружия и продовольствия, которое ему понадобится в то время, когда закон и порядок в стране будут полностью нарушены. А мать лишь постоянно ворчала и жаловалась на то, что он устроил свалку в одной из пустующих комнат их квартиры. Боже мой! Она пожалела пустую комнату, в то время как он мечтал иметь собственную крепость в труднодоступной местности, с артиллерийскими орудиями и заминированными подходами, и даже с забором, по которому пропущен электрический ток. Но только богатым была по карману такая защита. Курбату же приходилось выкраивать из своей зарплаты каждый доллар и всячески экономить, чтобы купить себе самое необходимое, что даст ему возможность остаться в живых во время предстоящего побоища в Манхэттене.
Но теперь, на этом самолете, были достаточные средства, чтобы спасти его. Два миллиона долларов. Кинтей и его шайка охраняли в салоне первого класса мешки, туго набитые хрустящими зелененькими банкнотами.
Каждый день, когда Фред выходил из дома, он брал с собой одно из своих тайных орудий, которое придавало ему чувство уверенности и силы, иногда это был прикрепленный к ноге стилет, иногда — плоский мелкокалиберный автоматический пистолет, пристегнутый к плечу под рубашкой.
По счастливой случайности вчера утром он не взял с собой ни того, ни другого. Такие предметы были бы слишком заметны, и террористы наверняка отобрали бы их во время обыска. Хотя выглядел он настолько безобидным, что они даже и не обыскали его, как следует. Если бы на нем в этот день оказались сапоги, они могли бы проверить, нет ли в голенище ножа, но он был в ботинках, и бандиты даже не заставили его снять их. А если бы и заставили, то вряд ли заметили, что у правого ботинка нижняя половинка каблука была съемной, а под ней в небольшом углублении находилась ручка короткого, но очень острого ножа, узкий клинок которого был спрятан в толстой кожаной подошве.
И вот теперь у Фреда Курбата, летевшего на захваченном самолете с бандой террористов, двумя миллионами украденных долларов и с тайным оружием в ботинке, появилась страшная и почти нереальная возможность бросить вызов судьбе. Ему уже начинало казаться, будто вся эта история произошла лишь потому, что некие высшие силы хотят испытать сейчас на прочность его самого. Сможет ли он доказать свою решимость действовать? Достаточно ли сильна его подготовка и воля к выживанию? Как он использует свой шанс укрепиться в обществе, которое вот-вот будет охвачено войной? Ведь еще никто никогда в жизни не считал его победителем. А мать пусть сама защищает себя, если сможет. Раз уж она такая умная, то пусть тонет или выплывает без его помощи. Курбат сообразил, что ему удастся осуществить свой план лишь в том случае, если он сможет приставить свой нож к горлу одного из руководителей террористов — Мао, Чу или, что еще предпочтительнее, самого Кинтея. Тогда он сможет требовать от остальной банды выполнения всех своих приказов. Можно будет заставить их посадить где-нибудь самолет и отпустить его с двумя миллионами. Затем он позволит им снова взлететь. И пусть эта Зеленая бригада отправляется ко всем чертям на свою хренову Кубу. Ему на это будет уже наплевать, раз у него в руках окажутся целых два миллиона.
Когда полковник Чу зашел в туристский салон, чтобы забрать Элизабет Стоддард, он остановился слишком далеко от Курбата, и наброситься на него было сложно, ведь Элизабет сидела в стороне от остальных заложников. Что же касается самого Курбата, то он считал, что эта сучка вполне заслуживает
