Чу, умоляя его:
— Спасите меня… пожалуйста… спасите меня… — Она громко рыдала. — Я сделаю все, что вы захотите… Я буду вашей женщиной.
— Ты должна понять, крошка, — произнес полковник Чу с некоторым оттенком сочувствия, — что ты хороша в постели, но вряд ли годишься в сестры революции.
С этими словами он поднял руку с пистолетом вверх и с размаху ударил ее ручкой по голове. Элизабет потеряла сознание.
Ларри Уорнер и Дэйв Райс наблюдали за этим с внешним спокойствием, но внутренне они были напряжены до предела и ожидали начала какого-нибудь замешательства, которым смогли бы воспользоваться. Если внимание террористов, особенно Фейган и Хольца, будет отвлечено, они смогут незаметно начать набор высоты.
В кабину вошел генерал Кинтей. Он посмотрел на женщину, лежащую лицом вниз у ног полковника Чу. Ее светлые волосы были запачканы кровью, вытекающей из того места, куда пришелся удар.
Окинув мрачным взглядом Уорнера и Райса, Кинтей произнес:
— Мы не испытываем угрызений совести, приговаривая наших врагов к смертной казни. Но, может быть, вы сомневаетесь в этом?
— Нет, мы в этом не сомневаемся, — спокойно ответил Уорнер. — Мы знаем, что вы уже убили двух заложников в банке.
— А может, вы считаете, что самолет — это совсем другое дело?
— Почему же? — удивился Уорнер. — Вовсе нет. Но только в дальнейшем у вас не будет необходимости убивать людей. Я обещаю вам, что уже через пару часов вы благополучно ступите на кубинскую землю.
— Ваши слова для меня ничего не значат, — оборвал пилота Кинтей. — Я думаю, вам надо своими глазами увидеть, что произойдет, если вы вызовете у нас хоть малейшее подозрение в том, что самолет отклонился от указанного курса.
— Но ведь Фейган и Хольц разбираются в показаниях приборов, — продолжал Уорнер. — Разве не так? Или вы не уверены в их опытности?
— Показания приборов можно искусственно изменить, — ухмыльнулся Кинтей и кивнул полковнику Чу, который уже наклонился к Элизабет Стоддард и направил пистолет на ее голову.
— Нет! Не надо! — воскликнул Дэйв Райс. — Если вы промахнетесь, то можете пробить отверстие в фюзеляже, и кабина разгерметизируется!
Но Чу уже нажал на спусковой крючок. Грохнул оглушительный выстрел, и голова женщины разлетелась на куски, как арбуз. Чу отскочил назад, чтобы не испачкаться.
— Каждый раз, когда у нас будут возникать сомнения в вашем послушании, мы будем убивать по одному заложнику, — предупредил Кинтей обоих пилотов. Затем он повернулся и вместе с полковником Чу отправился назад на свое место в салоне первого класса.
Уорнер украдкой взглянул на Фейган и Хольца, которые стояли у задней панели с приборами. Было видно, что молодых террористов потрясла эта кровавая сцена. Их лица побелели от ужаса. Вероятно, им все же было чуждо насилие, и они раньше не представляли себе, что их побег вызовет столько человеческих смертей. Теперь же они стали свидетелями настоящего убийства и были ошеломлены этим. И хотя внешне они старались придать себе решительный вид, внутри у них все клокотало, и решимость уступала место растерянности.
Разумеется, в таком состоянии им уже было трудно все время помнить о том, что необходимо проверять показания высотомера. Тем более, что Кинтей сам только что подчеркнул, что надо прежде всего следить за курсом на Кубу. За курсом, а не за высотой. Террористов главным образом интересовало направление и скорость полета. Они хотели увериться только в том, что летят на юг и при этом летят быстро. Поэтому оставалась надежда, что они вряд ли заметят, как самолет отклонился вверх.
Уорнер решил, что попытается использовать эту возможность, как только они подлетят к зоне Шарлотсвилла в Виргинии.
Глава четырнадцатая
Ужин в поместье Карсон походил на старинное праздничное торжество. Анита наконец-то могла передохнуть от своей диеты. А Чарльз с удовольствием принял на себя роль гостеприимного хозяина- плантатора в духе лучших традиций прошлого.
Столовая во времена Карсонов, по всей видимости, служила одновременно и музыкальным холлом и танцевальным залом. Она была на редкость просторной и элегантной. В противоположных концах комнаты располагались высокие готические камины, отделанные настоящим итальянским мрамором. На сервантах и шкафах вдоль стен стояли фарфоровые статуэтки, изображающие красиво одетых мужчин и женщин — очевидно, тоже владельцев плантаций — и декоративные вазы с засушенными цветами. На стенах были развешаны огромные написанные маслом картины — классические пейзажи и портреты именитых всадников, — а между полотнами поблескивали начищенные серебряные канделябры.
На столе выстроилась целая армия старинных хрустальных бокалов, фарфоровых сервизов и антикварных оловянных приборов. На ужин подали жареных фазанов, фаршированных устрицами, виргинскую ветчину и потомакскую сельдь под лимонным соусом. Кроме этого было множество второстепенных блюд, как-то: салаты из пастернака и репы, сладкий картофель, горячее овощное рагу и индийский пудинг. На десерт предлагались взбитые сливки, ликер, сухое вино и лимонный сок с сахаром.
Во время ужина Чарльз не забыл сообщить гостям, что все блюда приготовлены по старинным рецептам. Еду чинно вносили Бренда и Мередит Мичам, и это произвело такое сильное впечатление, что гости дружно зааплодировали, а кто-то даже предложил за них тост.
Андри Уорнак каким-то образом ухитрилась сесть по левую руку от Чарльза, а Анита заняла место справа. Андри щебетала, не умолкая, восторженно восхищаясь всем, что видела на столе, а если она вдруг почему-то все же прерывалась, то лишь для того, чтобы собраться с мыслями и начать очередной монолог. Когда ужин уже подходил к концу и гости пили кофе со взбитыми сливками, она вдруг заявила, что чувствует в этой комнате призраков. А потом подробно расписала привидевшийся ей в этом зале бал, мысленно сдвинув стол и скатав огромный ковер. Она до того увлеклась, что уже почти видела офицеров, кружащихся под звуки скрипок и клавикордов в вальсе с дамами в длинных кринолиновых платьях.
Закончив свое красочное описание, Андри уставилась на Чарльза, ожидая услышать от него похвалу. Все гости молчали, и сам хозяин тоже.
Первым опомнился и заговорил Сэнфорд Берман:
— Бог ты мой, теперь сразу стало видно, что вы учительница истории.
— А что в этом плохого? — холодно спросила Андри, сверкнув на него своими зелеными глазами.
— Просто вы не можете существовать в современности, и фантазии постоянно заносят вас в прошлое. А я-то думал, что все эти училки истории только и знают, что заставляют детей зубрить даты и запоминать всякие вещи, которые давно уже канули в Лету.
Но тут на выручку пришел Чарльз:
— Прошлое не только не умерло, но оно само по себе не прошлое. Я не помню, кому принадлежат эти слова, но, по-моему, сказано очень точно.
— А я что-то ничего из этой фразы не понял, — отозвался Сэнфорд, будто он только и делал, что искал во всем особый глубокий смысл.
— Ладно, не думайте больше об этом, — снисходительно посоветовала Андри, счастливая оттого, что Чарльз перешел на ее сторону. — Но где же тогда провести черту, отделяющую нас от наших предков? Если прошлое, как вы утверждаете, кануло в вечность, то должен быть известен момент, когда оно кончилось и началось настоящее…
— Вот Римская империя была, да вся вышла, — язвительно заметил Берман. — И нет ее больше.
— Не совсем так, — огрызнулась Андри, чувствуя, что начинает раздражаться. — Все равно остались
