А он, пловец, он был далеко На синеве стеклянных волн, И день сиял еще высоко, А в пристань уж вбегал его послушный чолн. До разгремевшегося грома, До бури вод, желанный брег Увидел он, и вкусит дома Родной веселый пир и сладостный ночлег. Хвала ему! Он отплыл рано: Когда дремали небеса, И в море блеск луны багряной Еще дрожал, — уж он готовил паруса, И поднял их он, бодр и светел, Когда едва проснулся день, И в третий раз пропевший петел К работе приглашал заспавшуюся лень.
' Я помню: был весел и шумен мой день '
Я помню: был весел и шумен мой день С утра до зарницы другого… И было мне вдоволь разгульных гостей, Им вдоволь вина золотого. Беседа была своевольна: она То тихим лилась разговором, То новую песню, сложенную мной, Гремела торжественным хором. И песня пропета во здравье мое, Высоко возглас подымался, И хлопали пробки, и звонко и в лад С бокалом бокал целовался! А ныне… О, где же вы, братья-друзья? Нам годы иные настали — Надолго, навечно разрознили нас Великие русские дали. Один я, но что же? Вот книги мои, Вот милое небо родное — И смело могу в одинокий бокал Я пенить вино золотое. Кипит и шумит и сверкает оно: Так молодость наша удала… Вот стихло, и вновь безмятежно светло И равно с краями бокала. Да здравствует то же, чем полон я был В мои молодецкие лета; Чем ныне я счастлив и весел и горд, Да здравствует вольность поэта! Здесь бодр и спокоен любезный мой труд, Его берегут и голубят: Мой правильный день, моя скромная ночь; Смиренность его они любят. Здесь жизнь мне легка! И мой тихий приют Я доброю славой прославлю, И разом глотаю вино — и на стол Бокал опрокинутый ставлю.
УНДИНА
Когда невесело осенний день взойдет И хмурится; когда и дождик ливмя льет, И снег летит, как пух, и окна залепляет; Когда камин уже гудит и озаряет Янтарным пламенем смиренный твой приют, И у тебя тепло; а твой любимый труд, —
