Стихотворения

       Живи и пей по-своему[36], —

советовал он одному из своих приятелей.

Так точно впоследствии увлекся он другими особенностями русской природы и жизни и, воображая, что в них-то и есть чистая народность, издевался над немцами, не умеющими ходить по гололедице, уверял с увлечением, что картины Волги краше, чем распрекрасный Кавказ, да побранивал — и очень бесцеремонно — тех, кому не нравились публичные лекции г. Шевырева, в которых, по выражению поэта, ожила

       Святая Русь — и величава,
       И православна, как была…[37]

Всего этого не было в произведениях ранней молодости поэта, в период 1822–1825 гг. Тогда он обращался к временам бедствий России, среди которых именно мог проявиться великий дух народа. Таковы, напр., песни барда, из времен монгольского ига. Вот что поет бард, обращаясь к Димитрию Донскому, пред битвой с Мамаем ('Стих. Языкова', ч. I, стр. 25):

       Твои отцы — славяне были,
       Железом страшные врагам;
       Чужие руки их рукам
       Не цепи — злато приносили.
       И не свобода ль им дала
       Их знаменитые дела?

       Когда с толпой отважных братий
       Ты грозно кинешься на бой, —
       Кто, сильный, сдержит пред тобой
       Врагов тьмочисленные рати?
       Кто сгонит бледность с их лица,
       При виде гневного бойца?

       Рука свободного сильнее
       Руки, измученной ярмом:
       Так с неба падающий гром
       Подземных грохотов звучнее;
       Так песнь победная громчей
       Глухого скрежета цепей!..[38]

Освобождение Руси от ига монгольского внушило Языкову несколько стихотворений, которые, по силе выражения и по чистоте выражаемого в них чувства любви к отечеству, должны быть отнесены к числу лучших его произведений. Нельзя без удовольствия перечитывать даже в настоящее время его 'Песни барда во время владычества татар в России' (стр. 18). Она сопровождается у Языкова примечаниями, взятыми из истории Карамзина и поясняющими его выражения ('Стих. Яз.', ч. I, стр. 18– 19); но мы полагаем, что читатели наши не нуждаются в этих примечаниях, и дотому приведем только самые стихи, ярко рисующие бедствия Руси при татарах.

       И вы сокрылися, века полночной славы,
       Побед и вольности века!
       Так сокрывается лик солнца величавый
       За громовые облака.
       Но завтра солнце вновь восстанет…
       А мы… нам долго цепи влечь;
       Столетья протекут, и русский меч не грянет
       Тиранства гордого о меч.
       Неутомимые страданья
       Погубят память об отцах.
       И гений рабского молчанья
       Воссядет, вечный, на гробах.
       Теперь вотще младой баян
       На голос предков запевает:
       Жестоких бедствий ураган
       Рабов полмертвых оглашает;
       И он, дрожащею рукой
       Подняв холодные железы,
       Молчит, смотря на них сквозь слезы.

Те же чувства выражаются и в других стихотворениях ранней поры Языкова. Но, к сожалению, источник их был не в твердом, ясно сознанном убеждении, а в стремительном порыве чувства, не находившего себе поддержки в просвещенной мысли. В этом заключается, по нашему мнению, главный недостаток всех поэтов пушкинского кружка. Языков не мог удержаться сознательно на этой высоте, на которую его поставило непосредственное чувство; у него недоставало для этого зрелых убеждений и просвещенного уменья определить себе ясно и твердо свои стремления и требования от своей музы. Оттого-то во всей его поэтической деятельности выражается какое-то намерение, никогда не исполняемое, потому что поэт бессилен его исполнить. Он восклицает иногда довольно решительно:

       Во прах надежды мелочные,
       И дел и мыслей мишура!
       У нас надежды золотые
       Сердца насытить молодые
       Делами чести и добра!..[39]

И в то же самое время тот же поэт восклицает, с неменьшею решительностью:

       Последний грош ребром поставлю,
       Упьюсь во имя прошлых дней
       И поэтически отправлю
       Поминки юности моей![40]