завопил комиссар. Эта сопливая девчонка не иначе как сам дьявол. Удивительно только, что от нее не пахнет серой.
— Я расскажу тебе вечером дома, — нежно проворковала Россана и, не дожидаясь других вопросов, повесила трубку.
6
В самом деле, замечательная личность этот профессор[2] Мартини, директор классического лицея «Юлий Цезарь» и к тому же самого высокого класса преподаватель латыни. Он человек спокойный, сделавший спокойствие своей религией, научился выполнять свои далеко не легкие обязанности, чрезвычайно ловко избегая всяких неприятностей и столкновений.
— Что за невероятная история! — повторял он, качая головой и складывая газету с крупными заголовками над уголовной хроникой.
Синьора Матильде как раз подавала на стол великолепнейшее жаркое из требухи — блюдо, бывшее единственной страстью директора, помимо латинского языка. Она сразу поняла, что имеет в виду муж, и в знак солидарности с ним испустила тяжелый вздох.
— Что ты видишь в ней невероятного, Орацио?
— Да то, что до сих пор ничего не известно ни об этом несчастном, ни даже о том, почему его похитили.
— Но ведь пишут, что он…
— Продавал наркотики? Слухи, всего лишь слухи. Я не верю, что этот безобидный старик сбывал сигареты с наркотиком.
— Ну, тебе лучше знать.
— И кроме того, в моей школе, Матильде, нет наркотиков. Да, поистине в наши дни даже самый последний бедняк не может быть уверен в своей безопасности. До недавнего времени ограничивались тем…
— Ешь, Орацио, остынет.
— …ограничивались тем, что похищали только состоятельных людей, а тот, у кого скромный достаток, мог жить спокойно. Теперь же опасность быть похищенным, выходит, грозит всем: моему школьному сторожу, продавцу газет на углу, мне и тебе…
Телефонный звонок прервал эту обличительную речь, и синьора Матильде с чувством облегчения вскочила со своего места, прежде чем муж успел отложить вилку.
— Кушай, я подойду.
Директор занялся своей еще не тронутой порцией требухи, уже не такой горячей, как ей полагается быть. Но в тот вечер ему решительно не везло. Жена возвратилась через несколько секунд.
— Это тебя.
— А кто? — спросил директор. Он был чуточку удивлен: так поздно ему обычно никто не звонил.
— Не знаю, он не представился.
— Терпение! Ты ужинай, Матильде, не жди меня. Он вышел в коридорчик, где жена оставила гореть свет.
Телефон стоял на маленькой мраморной полочке, и профессор Мартини взял трубку доверчиво и спокойно, как брал ее всегда целых шестьдесят лет, он вовсе не ожидал вдруг услышать в ней чей-то незнакомый голос, очень низкий и мягкий, с сильным неаполитанским акцентом. Поначалу незнакомец обратился к нему весьма церемонно:
— Это господин директор? Простите, что я вас беспокою.
— Извините, кто говорит?
— Это неважно. Эй, директор, слушай сюда. Этот маразматик, ну, знаешь, тот старикашка, который продавал всякую гадость твоим ученикам, у нас в руках. Мы, профессор, держим его и ни за что не выпустим, пока нам не поднесут на блюдечке совсем маленькую сумму в пять-сот ты-сяч дол-ла-ров. Повторяю: пятьсот кусков, причем обязательно мелкими купюрами. Ты хорошо расслышал цифру, профессор? Пять и еще пять нулей. Когда, как и где, мы тебе сообщим в положенное время. Ну что, усек?
Кто знает почему, но, услышав сумму выкупа, охваченный паникой директор вдруг подумал о школьной кассе, в которой с трудом можно было наскрести несколько десятитысячных ассигнаций, и то не в долларах, а в лирах. Неужели эти бандиты требуют от школы уплаты такой колоссальной суммы?
— А кто… кто должен платить? — пробормотал он.
— Не ты, можешь не беспокоиться. Есть один такой, кто может это сделать. У кого хватает башлей, чтобы объявить награду в сто тысяч долларов, для того полмиллиончика — это сущая мелочишка. Ты что, газет не читаешь?
Мужчина произнес «мелочишка» с таким шипением на «ч» и на «ш», что у директора Мартини несколько секунд в ушах жужжало лишь это слово и он был не в состоянии сосредоточиться. Но постепенно до него все яснее доходил ужасный смысл фраз, которые произносил этот слащавый и в то же время наглый голос. Похищение, требование выкупа, этот вульгарный язык, этот жаргон обыкновенного уголовника… Да неужели все это происходит на самом деле? И с кем? С ним, всеми уважаемым директором учебного заведения, славящегося своими традициями?!
— Но при чем тут я? — только и сумел он пробормотать.
На другом конце провода раздались долгие раскаты смеха, неторопливого, захлебывающегося, приведшего директора в полное отчаяние.
— Да послушайте…
— Ой, перестань, профессор! Уморил. Ты доложишь полиции о нашем разговоре, а потом будешь сидеть, как цуцик, у телефона и ждать нашего следующего звонка. Ну что — дошло? Только смотри, чтоб никаких фокусов, не то этот маразматик живым не выйдет.
— Хорошо.
— Теперь иди себе спокойненько и думай только о том, чтобы передать наше порученьице, тогда проживешь до ста лет. Ну, бывай, директор.
«Порученьице, порученьице», — с негодованием повторял про себя знаменитый латинист. Невежественные, невежественные и наглые люди. Мало того что преступники, заслуживающие самого строгого пожизненного заключения! Но в какую неприятную передрягу они его затянули! И в одно мгновение, пока он вешал трубку, перед мысленным взором директора пронеслась страшная картина — он увидел, как все его столь приятное, прочное и спокойное существование рушится, словно карточный домик, разлетается вдребезги, превращается в пыль и прах. Один порыв резкого, сильного ветра, такого, что вот уже несколько дней беспрестанно дует в Риме, — и развеяны последние остатки его покоя. И что же ему осталось? Лишь дрожь в руках, которую никак не унять, и тарелка требухи под соусом, только им начатая и теперь уже наверняка окончательно остывшая. С похоронным видом, медленными шагами возвратился он в столовую, куда не долетело ни слова из его телефонного разговора.
— Что-то случилось? — сразу же спросила его синьора Матильде.
Такого скорбного лица она не помнила у мужа с того дня, когда он, возвратись однажды к обеду, принес домой то, что осталось от их бедного, попавшего под грузовик Джакометто, — ангорского котика, жившего у них лет двенадцать и ставшего любимцем их семьи.
— Какие-то неприятности? Беда? — не отставала обеспокоенная жена. — Что-то стряслось? Несчастный случай?
— Циклон! — мрачно произнес директор, машинально вновь усаживаясь за стол.
