и бегал, тем приятнее было бы ей.
— Мне было обидно знаешь за что? — сказал я. — За то, что ты совсем не уважаешь меня…
— Что ты, Володя! — воскликнула Аннушка. — Я тебя очень, очень…
Но я перебил её:
— Если бы уважала, то написала хотя бы записку: «Володя, я обиделась на тебя, хочу уехать домой». А так — очень уж не по-товарищески поступила, очень. — Я немного помолчал. — А знаешь, как мы все волновались? Я просто места не находил себе! И если бы не догадался, что ты уехала, если бы Коля не узнал, что ты приходила на автобусную станцию…
— А Коля тоже меня разыскивал? — оживилась Аннушка.
— Ещё как… Так вот, если бы я не догадался, что ты уехала, я бы всех поднял на ноги и мы искали бы тебя в лесу, в степи, на реке, на дне пруда…
— Ой, не надо! — вздрогнула Аннушка.
— Хорошо, о дне не буду, — согласился я. — А вот когда ты собиралась уезжать, знала ли о том, что тебя в самолёт просто-напросто не пустят?
— Почему не пустили бы? — не согласилась Аннушка. — Я бы купила билет, деньги же у меня есть.
— А знаешь ли ты о том, что детям никто не имеет права продавать билеты на самолёт?
— Не знала, — призналась Аннушка.
— Ну вот… Допустим даже; что тебе удалось доехать до Москвы. Приходишь домой, а дверь заперта. Тебя ведь там никто не ожидал, правда?
Аннушка промолчала.
— Вот и сидела бы под дверью день, ночь… В одном платьице. А ночи, хоть и лето сейчас, но всё же холодные. И сидела бы ты одинокая и голодная, как потерявшийся котёнок.
— Ну что вы всё пугаете девочку! — не выдержал водитель. Он, оказывается, прислушивался к нашему разговору. — Переночевала бы у соседей, люди же наши все, советские!
— Конечно, можно, — согласился я. — Это не хитрая штука — переночевать у соседей неделю- вторую. Но как ты думаешь, Аннушка, мама очень обрадовалась бы, узнав, как ты поступила?
— Поругала бы, — созналась Аннушка. — А может, и отшлёпала бы немного…
Водитель засмеялся. А я вот что придумал:
— Ну, если совсем немного, тогда попросим водителя сейчас же остановить такси…
— Сделано, — сказал водитель. Он приглушил мотор и повернул к нам весёлое лицо.
— выйду из машины, здесь осталось совсем немного, и попрошу его, чтобы он доставил тебя назад и даже усадил в самолёт. Я, конечно, против этого, но если уж тебе хочется так уехать…
— Нет, не хочу! — Аннушка испуганно вцепилась в мой рукав.
Такси мы остановили, немного не доехав до дома. Нужно было ещё договориться о том, что мы скажем маме.
Возле калитки что-то темнело. Я зажёг спичку. Прислонившись спиной к защёлкнутой дверце, крепко спал воробышек Коля.
Мы стоим в углу
Аннушка стояла в углу до обеда, а я — до вечера.
— Ах, если бы ты был маленьким! — с сожалением сказала мама, показывая мне ремень.
Хороший ремень, старый, из сыромятной кожи. Я его ещё с детства помню.
Как хорошо быть взрослым!
Я нечаянно подслушал
Рано утром меня разбудили чьи-то звонкие голоса. Ещё не открывая глаз, я уже догадался, что это разговаривают Коля с Аннушкой.
Так и есть. На подоконнике стоял бидончик с парным молоком, а толстая ветка, к которой мы с Аннушкой приделали качели, равномерно покачивалась. Над веткой отливало голубизной чистое, без единой тучки, небо.
Я поднялся с постели и осторожно, чтобы не помешать разговору, выглянул в окно. Коля и Аннушка, больше некому. И разговаривают они, судя по всему, очень давно, потому что успели уже перессориться. Аннушка, в белой безрукавке и синих шортах, сидела на качелях спиной к Коле. Когда она сердилась на кого-то, то всегда поворачивалась к нему спиной. Мол, видеть тебя не хочу… А Коля, опираясь на большущий куст сирени, стоял рядом и сбивал хворостинкой с травы крупные капли росы. И хотя вид у него был довольно виноватый, уступать он, видимо, не собирался.
— Ну, что тебе ещё надо? — спрашивал Коля. — Мы же при тебе решили, что обо всём будет знать только одна Вера Николаевна. И больше никто из взрослых.
— Но почему же Володе нельзя ничего сказать? — сердито настаивала Аннушка. — Он же наш, мы же его принимали в октябрята! Неужели ты забыл об этом?
— Ничего я не забыл. — Теперь Коля сбивал капли росы уже ногой. — Но мы с тобой одно, а класс — совсем другое, и дядя Володя для них чужой. Да к тому же он и взрослый.
— А почему же это взрослым нельзя ничего говорить? — не успокаивалась Аннушка.
Я уже давно понял, о ком шёл этот разговор и кого защищала Аннушка. Правда, неизвестно ещё было, от кого она меня защищала. Но на всякий случай я мысленно поблагодарил её.
А Коля всё не сдавался:
— Нельзя говорить потому, что взрослые сами всё сделают, а нам останется только смотреть… Но если ты хочешь знать, я с самого начала был за дядю Володю.
— Вот за это ты молодец, — похвалила его Аннушка. — Но кто, как не взрослые, покажет нам, как нужно всё делать?
Что именно они собираются делать, Аннушка так и не проговорилась.
Немного подумав, Коля сбил ещё несколько капель.
— Для этого есть Вера Николаевна, — ответил он. — И вожатые тоже есть.
— Ну, хорошо, — согласилась Аннушка. — Вера Николаевна, конечно, нам всё покажет. Но только кто нам поднимет тяжёлый котёл, кто его поставит на плиту, а? Вы же его вчера еле-еле втроём оторвали от земли… А Володя вон какой сильный — целых восемьдесят килограммов весит! Он сам мне об этом говорил.
Задумался Коля, даже росу перестал сбивать. Наверное, его больше всего смутили мои восемьдесят килограммов.
— А ещё нужно рубить дрова. И не какие-нибудь, а толстые-претолстые… Кто это сможет сделать, а? — продолжает Аннушка наступать.·
Опять молчит Коля.
— А потом, Володя знает такие места, о которых никто из вас даже не догадывается! Он мне сам говорил об этом. А сад школьный кто начинал садить, не знаешь? А я знаю Володя!
«Молодец, Аннушка!» — похвалил я её и дал себе честное слово, что с сегодняшнего дня буду покупать для неё самое вкусное мороженое и столько, сколько она сама пожелает.
А Коля тем временем затылок себе чешет.
— Ладно, я ещё раз поговорю с ребятами, — наконец согласился он. — Только мы ничего ему не скажем, пускай он сам обо всём догадается.
Теперь уже Аннушка задумалась.
— А если другие ребята не, согласятся?
— Ничего, согласятся, — успокоил её Коля. — Когда я с ними говорил о дяде Володе, почти половина
