Она почему-то считает, что баобаб — самое толстое и крепкое дерево на земле.
Хорошо, что хоть Аннушкина мама скоро возвратилась.
Мы аккуратно сложили в чемодан Аннушкины вещи, затем выбросили их, чтобы проверить, не забыли ли — его в спешке. Затем снова всё уложили в чемодан. И только после этого погрузились в машину и поехали во Внуково.
От чего зависит настроение
Перед нами замелькали широкие, щедро политые московские улицы. Сначала мы проехали через сонные Сокольники и долго мчались вдоль тихой Яузской набережной. Потом свернули на Бульварное кольцо. И сразу же из-за крыш, словно радуясь нам, вынырнула рубиновая звезда Спасской башни. Мы невольно уменьшили скорость и ехали так, пока она, блеснув на прощанье малиновым лучом, снова не скрылась за высокими домами.
— Мы самые ранние птицы! — гордо сказала Аннушка.
Она часто залезала в кулёк с шоколадными конфетами, изредка угощая меня.
И вправду было еще рано, и машины встречались не часто. Зато в скверах и в парках, мимо которых мы проезжали, уже собирались люди. Одни, в зеленых, синих или черных спортивных костюмах, неспешно семенили друг за дружкой. Другие прогуливали свих собак. Больших и маленьких. Фокстрерьеров и сенбернаров, овчарок и пуделей. Дворняжки гуляли сами по себе. Аннушка придвинулась поближе к окну и надолго замолчала.
Я начала понемногу успокаиваться. Настроение у меня все улучшалось.
…Но как только мы выехали за город и свернули на дорогу, ведущую на Внуково, моего хорошего настроения как не бывало. Случайно взглянув на спидометр (это такой прибор, который показывает, с какой скоростью мы едем), я вздрогнул: стрелка показывала сто километров! Даже чуть больше.
— Знаешь, Ирина, — будто между прочим обратился я к Аннушкиной маме, — шестьдесят или семьдесят километров это еще ничего для человека, который только месяц назад научился водить машину, но чтобы сразу больше ста!..
— Ну что ты, — успокоила меня Ирина, — сто километров — это сейчас моя норма.
— А моя — сто пятьдесят, — скромно заметила Аннушка.
Я сердито покосился на нее, потому что терпеть не могу хвастунишек.
К аэропорту мы все же добрались без особых приключений, если не считать того, что на одном их крупных поворотов, когда мы втроем принялись распевать какую-то лихую песню, встречный водитель шарахнулся от нас в сторону, как заяц от волка…
Потоп
Реактивный самолёт в последний раз взвыл, развернулся и, поравнявшись с шеренгой других своих товарищей, устало замер. Первыми покинули салон лётчики, за ними неровной цепочкой потянулись пассажиры с чемоданами и портфелями в руках. Последними сошли мы с Аннушкой — она долго искала кулёк со Своими любимыми конфетами, который, наверное, забыла ещё в Москве, в маминой машине…
Не успели мы выйти из здания аэровокзала, как подошёл новенький голубой автобус и быстро отвёз нас на другой вокзал, на этот раз — речной. И сразу же начался ливень. Такого потопа ни я, ни Аннушка в жизни своей ещё не видели. Над городом, словно спасаясь от гневного рокота громовых, раскатов, испуганно заметались жёлтые молнии, и с фиолетового неба хлынули на землю прозрачные дождевые струи.
— Ну и льёт! — сказал я, стряхивая крупные капли с плаща. — Как из решета.
— А мне кажется, что льёт, как из тысячи кранов, — не согласилась Аннушка, — которые почему-то забыли закрыть. — И, укладывая в чемоданчик свою накидку, добавила: — И хорошо сделали.
И вправду хорошо. После жаркого и сухого московского утра, после душного самолета на нас наконец повеяло прохладным, свежим воздухом.
Мы сидели в мягких креслах перед широким распахнутым окном и внимательно наблюдали за тем, как пешеходы, застигнутые врасплох, стараются выйти сухими из этого невиданного потопа. Некоторые даже сняли свою обувь и теперь мчались по пенистым лужам босиком. Самые недогадливые прижимались к стенам домов и от этого промокали ещё быстрее от воды, льющейся с крыши. А несколько вымокших до нитки парней и девушек уже не прятались от дождя, а, наоборот, выбирали лужи побольше и, счастливо улыбаясь, подставляли лица под тёплые струи дождя. И я им очень завидовал. А Аннушка — та просто умирала от зависти.
Больше всего досталось машинам, которые стояли на привокзальной площади. Они ведь никуда не могли спрятаться, и бурлящие потоки, сбегающие из нескольких улиц-речушек, залили их почти что до половины колес.
— Бедные, — пожалела их Аннушка.
— Почему же бедные? — возразил Я. — Вымоет их дождь, и заблестят они на солнце как новенькие.
Аннушка немного подумала.
— Тогда, может, и мы вымоемся? — предложила она. Ответить я не успел, потому что все вдруг засмеялись и начали показывать пальцами на толстого человека в белой рубашке. Прикрывая портфелем свою лысую голову, он выскочил из какого-то подъезда и побежал к одной из машин. Ему удалось завести мотор и даже развернуться против течения. Но больше ему сделать ничего не удалось. Коричневая машина сердито фыркала и рычала, но подняться вверх по улице так и не сумела, Вот какой был потоп!
Несколько человек выбежали под тёплый дождь и принялись подталкивать осерчавшую машину сзади. Мы с Аннушкой тоже хотели присоединиться к ним, уже начали снимать обувь и набрасывать плащи… Но в это время диктор объявил посадку на нашу «Ракету».
Плыть было не очень интересно. «Ракета» тряслась по частым волнам, словно. телега по булыжной мостовой. По толстым стёклам иллюминаторов стекали ленивые капли дождя. За ними еле угадывались очертания встречных «Ракет» и длинных грузовых барж. А зелёные берега, как только мы отошли от причала, и вовсе скрылись ·за плотной дымящейся завесой тумана.
Как пишутся стихи
Аннушка смотрела-смотрела в иллюминатор и вдруг зевнула — скучно.
Я тоже не остался в долгу, зевнул ещё шире. Надо было чем-то срочно заняться… Поспать, что ли? Да, пожалуй, ничего умнее не придумаешь… И я начал удобнее устраиваться в кресле.
— Давай сочинять стихи, — неожиданно предложила Аннушка.
— Какие ещё стихи? — недовольно проворчал я. — Разве не видишь, что делается на Днепре?
— Что ты, как раз в такую погоду они очень хорошо сочиняются, — объяснила мне Аннушка. И, ещё раз посмотрев в иллюминатор, добавила: — И потом, всё равно больше нечего делать.
— Давай как-нибудь потом сочиним, — сказал я и с печалью вспомнил о своей тихой и уютной комнате, в которой, лёжа на диване, можно спокойно поработать хоть до самого обеда, и никто тебе не помешает. — Давай как-нибудь потом, — повторил я.
— Но ты же мне обещал, — укоризненно заметила Аннушка.
— Обещал?
Ах да, я совершенно об этом забыл. Ещё в Москве пообещал, просто так… Ну, что же теперь поделаешь. обещание нужно выполнять.
