Стихотворения и поэмы

ответил тогда,
что песен таких
не сложили года.
И только гармошка
с тоскою молчала,
что сорвано
песни привычной начало.
Но молча лады
тяжело сберегать.
И песню товарищ
берет наугад.

И вдруг, будто с ветру,
с налета, с разгона,
от самой земли
закачала барак
великая песня
Буденновской конной,
то маршем, то плясом,
то дробью атак.
Она началася
чеканно, игриво,
но скоро торжественней,
строже, грозней
пошла по бараку
единым порывом,
сроднившись с губами
поющих друзей...

За окнами вечер
рванули сердито
гремящие горы
пальбой динамита.
Ночная работа
и с песней, и с нами
сливается грохотом,
звоном, огнями.
Полночным призывом
тугая сирена
зовет отдохнувшую
новую смену.

Гармоника сложена. В смену пора.
А песня походкою правит.
А стройка, как сказка,- в огнях до утра
вся в звездах невиданной славы.

1932

Слово мастеру Джемсу

Мастер Джемс, по-своему речистый,
в отдых мне беседа — сущий дар.
Ты у нас слывешь специалистом,
ну, а я — пока что кочегар...
Третья смена примет экскаватор,
и тогда, предчувствуя покой,
здесь присядь, чуть-чуть сутуловатый,
угости душистым табаком.
После дня рабочего напора,
просто так, по должности — вдвоем
этаким толковым разговором,
отдыхая, душу отведем.
Плохо, что в беседе перебои,
хоть крепка в пожатиях рука,
каждый день, работая с тобою,
говорим на разных языках.
А причина этому простая:
только два годочка отступя,
я, по роду-племени крестьянин,
коней пас по троицким степям.
Стройка мне не обошлася даром,
и, подумав прожитому вслед,
путь от пастуха до кочегара
называю первой из побед.
Помолчи же, выслушай, как надо,
я по-русски здорово речист...
Знаю — ты пришел из Колорадо,
сам пришел, как верный коммунист.
Знаешь ты походы безработных,
полицейских тюрем тесноту,
и сейчас в работах и заботах
ты — на самом боевом посту.
И теперь на честном коммунисте,
на тебе, как давняя печать,
только и осталось званье — мистер,
сказанное чаще невзначай.
Прошлое осталось для расплаты,
и, его ничуть не позабыв,