богу, король не разделял опасений своего канцлера и своих воевод.
Сказать правду, он не любил войны, но если уж его так разгневали, если казак Хмель поднял на него чернь, то пусть огонь и меч падут на головы бунтовщиков!
Король вспоминает: пора в постель. Как истинный воин, он не спит в замке. В старинном парке, у фонтана, где застыл зачарованный круг каменных нимф, разбит королевский шатер.
Король поднимается. Воеводы встают. Пес Марс бежит впереди короля.
Только королевскому псу дозволяется такое нарушение этикета.
Сопровождаемый воеводами, король идет к своему шатру.
На дворе тихо, безветрено. В небе ясно светят звезды, клонится дышлом к востоку Чумацкий Воз <Чумацкий Воз – Созвездие Большой Медведицы.>. Ксендз Лентовский благословляет державный сон короля. Рослые, как дубы, швейцарцы в латах, личная охрана короля (им спокойнее, чем легкомысленной шляхте, можно доверить безопасность своей особы), раздвигают полы шатра. Король, вслед за Марсом, входит в шатер.
Швейцарцы опускают полы и замирают, неподвижно держа мушкеты наизготовку.
Вельможи возвращаются в замок.
Тихо в парке. Где-то тревожно крикнула сова. Короля раздевают два камердинера. Ему подают стакан лимонной воды для чистоты дыхания и хорошего сна, как предписано знаменитым лекарем- итальянцем. Король неторопливо выпивает воду, наблюдая, как укладывается спать Марс. Потом ложится в постель, укрываясь походным плащом, – что ж, надо привыкать к тяготам войны. Камердинеры, пятясь, покидают шатер.
Король засыпает. Ему снится Париж, Лувр... на цепи ведут Хмельницкого, играют трубы.
Оссолинский не спит в эту ночь, как и в предыдущую. Сидит, склонясь над столом. У него ломит в пояснице. Вести из Збаража не приходят уже вторую неделю. Может быть, Хмель уже взял Збараж? Может быть, он идет навстречу королевской армии? Все может быть... От Хмеля всего можно ожидать. Попадешь в ловушку и не выберешься...
Из Москвы посол Пражмовский прислал письмо. Московский царь отказался припугнуть бунтовщиков стрельцами, а на помощь Хмельницкому пришли донские казаки. Москва не выполнила Поляновский договор. А именно теперь – как уместно было бы, если б русские хотя бы подвели к рубежам тридцать – сорок тысяч стрельцов. Трудно было бы Хмелю итти вперед, то и дело озираясь; не воткнут ли ему нож в спину?
Фланговый удар Радзивилла не удался. Правда, Радзивилл рассеял отряд Кричевского, взял самого его в плен, но зато в тылу поднялась чернь. Вся чернь на Белой Руси восстала. Как теперь Радзивиллу итти на Киев, когда за спиной пожар?
Канцлер разворачивает письмо Радзивилла. Перечитывает вновь:
'С божьей помощью удалось нам разгромить армию Кричевского под Лоевым. Самого полковника Кричевского, тяжко раненного, взяли в плен. Я приказал лучшим лекарям не отходить от него, любой ценой поднять на ноги.
Проклятый схизматик точно онемел. Я приказал послать к нему попа, в надежде, что, исповедываясь, он разболтает много такого, что знает, – ведь он кум Хмеля. Но когда сказали проклятому схизматику, что к нему придет поп, он ответил: «Тут надо сорок попов, дайте лучше ведро холодной воды».
Кричевский издох, ваша милость. Двигаться дальше, на Киев, не могу. В тылу у меня ширится восстание. Во главе черни стали какие-то Макитра и Натальчич, у них универсалы Хмельницкого. Я назначил по пять тысяч злотых за головы этих разбойников. Пока не покончу с ними, вперед не пойду'.
Канцлер отложил письмо. Оставалась одна надежда – хан. Но все-таки, сперва не мешает испытать фортуну. Может быть, на сей раз она порадует Речь Посполитую... Под знаменем короля теперь стоит немалое войско. Это не чернь с косами и палками. Первоклассная европейская армия. И все-таки...
Канцлер потер утомленные веки. Довольно сомнений! Только бы разгромить войско Хмельницкого, тогда он покажет сенаторам, где раки зимуют.
Воспоминание о сейме совсем расстроило канцлера. Решил посидеть в парке, подышать воздухом, – знал, что все равно до утра уже не заснет.
Сошел по лестнице на террасу. Сел в кресло, вытянул ноги, закрыл глаза.
Легкий ветерок гладил лицо. Недолгий, приятный отдых. Ночь. Пахнет липой.
Таинственно шелестит листва. Внизу, под террасой, послышались приглушенные голоса. Канцлер насторожился.
– Стась, а, Стась, – спросил кто-то высоким голосом, – на что нам та клятая война? А, Стась?
– Не болтай, – с неохотой отозвался чей-то бас.
– Верно, Стась, – не унимался высокий голос. – У меня дома ни гроша, хата от ветра валится, женка шесть дней на пана работает, дочь от чахотки померла. За что мне помирать, зачем на Украину войной итти? А, Стась?
– Отцепись!..
– Эх, Стась, – настойчиво продолжал высокий голос, – на Украине панов взашей выгнали... Хлопы как люди живут, а мы против хлопов воевать будем, чтобы шляхте в свои маетки вернуться... До дьябла та война, Стась!
– До дьябла та война! – согласился сердито Стась. – Может, и нам бы своих панов...
Канцлер дрожал от злости. Вот она, первоклассная армия! Быдло! Он перегнулся через перила и, не владея собой, закричал:
– Пся крев! Кто там языком болтает? Стража! Гей, стража!
Зашелестело в кустах, и снова стало тихо. Он быстро сошел вниз.
Прибежал караульный гусар с фонарем, освещал канцлеру дорогу. Пошарили в кустах. Никого! Только тяжелый мужицкий дух ударил канцлеру в холеные ноздри. Приложил к носу надушенный платок. Значит, тут были хлопы. Ему не почудилось.
Канцлер в тяжелом раздумьи возвращается во дворец. Он – человек здравого смысла. Он понимает: от подобных речей до такого поветрия, как на Украине, недалеко. Тем более нужно уничтожить это поветрие. Выжечь огнем хмель в хлопских головах. Канцлер ходит взад и вперед по длинной террасе.
Не может забыть тех, полных лютой ненависти, слов: «А может, и нам бы своих панов...»
«Нет! Не вам, – гневно думает канцлер. – Не вам и не внукам вашим, и не правнукам. Не хлопы будут править миром».
...Наутро канцлер беседовал с ксендзом Лентовским.
– Вы должны, отче, неотступно находиться при короле. Король все еще слишком легкомысленно относится к событиям. Он не понимает, чего может стоить такой бунт.
– Сын мой, – ксендз перебирал черные четки, – его святейшество папа прислал письмо королю. Высокие мысли внушает он его величеству. Я стараюсь о том, чтобы король проникся духом мести и понял значение и мудрость послания папы.
Оссолинский рассказал ксендзу о беседе двух жолнеров.
– Надо, – заключил он, – чтобы ксендзы читали проповеди по полкам.
Вразумить надо жолнеров, против каких схизматиков идем.
После ксендза канцлер принял воевод. Снова говорили о предстоящей битве. Подскарбий королевский Тышкевич предложил выдать еще один королевский указ о новой подати: с каждого дыма в селе и в городе по десять злотых до окончания войны. Тышкевич порадовал воевод: папский заем – двести тысяч талеров – был уже в дороге. Его ожидали в Варшаве со дня на день.
...После обеда король читал Овидия. С утра никого не принимал и теперь решил отдыхать – завтра надо выезжать в армию. Настроение у него было спокойное, мысли на диво ясны. Пес Марс дремал у ног короля.
Король потягивался в кресле. Поглядел в окно. Каменные нимфы на фонтане улыбнулись ему. Неплохо было бы, – подумал он, – устроить пир. Но уже шла война, и надо было жить по-спартански. При мысли об этом королевское лицо сделалось строгим. Он вздохнул. Увидал на столе ящик с шахматами. С кем бы развлечься? Позвать канцлера? Вспомнил: канцлер еще до завтрака доложил, что уезжает в армию. С кем сыграть? Ксендз Лентовский?
Нет. С ним всегда один разговор: папа да папа. Хотелось бы посмотреть, что сделал бы папа на его
