— Ты почему на пол капаешь? — спросил он. — Меня вот мама ругает, когда я на пол капаю!
— Не ему ведь мыть, — уронила Ася. Симагин медленно отступил в ванную. Все продолжалось, обшарпанная стена между ними стала еще толще.
— Я только что пришел, — оправдываясь, сказал Симагин Антошке. — И так спешил вам навстречу, что не успел вытереть.
— А мы какой фильм смотрели! — сообщил Антошка. — Две серии! Я так жалел, что тебя нету! Там один наш очень сильный комиссар…'
Ася, не переодеваясь в домашнее, стояла у окна строгая и чужая. Симагин смотрел ей в спину, она не могла не чувствовать его взгляда. Но не оборачивалась. Наверное, она хотела курить.
— А он как подскочит и между глаз плюху — бемц!
— Да, — сказал Симагин, — какая жалость, что я не знал про кино. Я бы с вами пошел.
— А я маме сказал, чтобы тебе позвонить, а она сказала, тебе надо работать и ты поздно придешь… А он все равно еще не упал, а выхватил маузер!
— Я сегодня как раз рано пришел. Еще ужин не остыл.
— Ты что, что ли меня не слушаешь? — обиделся Антошка.
— Еще как слушаю.
Она окаменела. Взгляд жег спину. Но обернуться не могла. Днем сто раз набирала телефон симагинской лаборатории. Но сразу вешала трубку. А теперь не могла обернуться. Ей непрерывно мерещился Симагин в толпе, она стискивала руку Антона, готовая подхватить его и броситься навстречу, и сердце сходило с ума. А теперь не могла обернуться.
Ладони Симагина беззвучно и мягко охватили ее плечи. Где-то на границе сознания мелькнуло, тая, «… он обидел…» и погасло. Она запрокинулась, прильнула затылком к его плечу — веки упали. Он.
— Асенька, — сказал Симагин. Его пальцы повелительно и нежно напряглись на ее узких плечах. — Асенька, ну что ты?
— Симагин, — прошептала она, почти не слыша себя. — Что же ты делаешь, Симагин. Вместо того, чтобы сразу меня высечь, мучил целый день…
Послышался звук закрывшейся двери, и приглушенный голос Антона сказал солидно и с пониманием дела:
— Целуйтесь, я ушел.
Симагин проглотил ком в горле.
— Не-ет, — возразил он изумленно и убрал руки. — Что это ты выдумал? Ты же мне фильм не досказал!
Ася беззвучно смеялась, затылком ощущая, как движется его кадык.
Стены не было.
Некоторое время Антошка и Симагин разбирали варианты борьбы комиссара со все возрастающими количествами белобандитов. Когда комиссар в одиночку очень убедительно положил целую дивизию каппелевцев, усиленную десятком британских танков и двумя аэропланами, причем ни одного человека не убил до смерти, а всех только оглушил и взял в плен, Антон, потрясая руками, возопил: «Ну почему они вот так не показывают?!» Глаза у него горели. Время, однако, поджимало, и Ася стала загонять Антошку в постель. Он резонно отвечал, что в переломные моменты мировой истории истинному коммунару не до сна. Ася, не растерявшись, заметила, что долг доблестного борца — использовать для отдыха краткие затишья, иначе в ответственный момент силы могут изменить борцу. Переодевавшийся Симагин подхватил и, прыгая на одной ноге, из коридора привел несколько примеров из деятельности крупных коммунаров Азии, Африки и Латинской Америки, когда они попадали в трудные положения из-за недооценки роли отдыха. Убежденный Антон немедленно дал себе совершенно секретный приказ идти спать и начал вымогать у Аси честное слово, что его разбудят сразу, если произойдет нечто решительное. Ася торжественно поклялась, и через десять минут Антон ровно сопел.
Симагин пил чай с кр-рэнделем. Чай был замечательно вкусный. Симагин удовольственно прихлебывал, опять ощущая непоколебимую уверенность в благополучном исходе решительно всего, и в этот момент в дверь кухни несмело постучали.
Симагин удивленно поднял голову.
— Можно? — спросил женский голос; разумеется, Асин, и все-таки какой-то не Асин, напряженный и робкий.
— Э-э, — ответил Симагин, — конечно…
Дверь медленно отворилась.
Ася была в том белом платье, о котором он мечтал. Она была в белых девчачьих гольфах, на голове ее громадной ласковой стрекозой уселся белый бант. Она стояла, скромно сдвинув щиколотки, и теребила ремешок сумочки.
— Простите, пожалуйста, что я так поздно, — сказала она застенчиво. — Ужасно поздно, да? — она на секунду подняла веки, стрельнула глазами и опять потупилась.
Симагин перевел дух. Начиналась игра, но какая — он пока не понимал. Когда он увидел такую Асю, ему стало не до игр.
Ася терпеливо ждала.
— Нет, вы совсем мне не помешали, только я… тут по-домашнему, простите…
— Ой, это ничего! — поспешно сказала она.
— Тогда проходите, прошу вас. Хотите чаю?
— Благодарю вас, Андрей Андреевич, я не голодна, — скромными шагами она вошла в кухню, и от движения грудь ее, обещая, открыто заколебалась под тонкой белой тканью. Симагин опять на миг позабыл все слова, и Ася, чувствуя прикосновение его взгляда, смутилась не шутя, ее шею и подбородок залила краска.
— А откуда вы знаете, как меня зовут? — спросил Симагин.
— Так я же к вам и пришла. Меня зовут Таня, я учусь в десятом «бэ» классе сто третьей школы — той самой, в которой учились вы. Мы собираем информацию о наших выпускниках, ставших великими людьми.
У Симагина отвалилась челюсть, но он тут же мобилизовался.
— Ну, разве я такой уж великий, — сказал он небрежно. Школьница Таня вся так и подалась к нему, распахивая свои замечательные глазищи:
— Конечно! Я про вас сочинение писала — «Наш современник»! — она осторожно, одним пальцем обнаженной руки тронула вчерашнюю гвоздику. — Какие замечательные цветы, — сказала она благоговейным шепотом. — Это вы купили?
— Я.
Она покивала — бант напряженно замахал полупрозрачными крыльями.
— А ваша жена уже спит?
— Э… — отозвался Симагин. — Знаете, Танечка, ее нет дома.
— Где же она в такой поздний час? — наивно удивилась школьница Таня. Симагин неопределенно пожал плечами. — А она не обидится, если застанет здесь молодую девушку?
— Она не вернется сегодня, — решился Симагин. — Видите ли, они с сыном поехали в гости к ее маме и там переночуют.
— Правда? — с восторгом произнесла прекрасная десятиклассница.
— Правда, — заверил ее Симагин. Он понял свою роль. — А вас не будут ругать дома? — заботливо спросил он. — Ведь уже действительно поздно.
— Я родителям сказала, что мы всем классом идем смотреть мосты. Так что я хоть всю ночь могу… Ой! — она как бы испугалась. — То есть я не то хотела…
Возникло колдовское ощущение — будто все и впрямь впервые. Будто они оба новые, и могут быть такими, какими захотят; или такими, какие они сейчас, вне нажитых опухолей и шрамов; будто позади — ничего, зато впереди — все: неведомое, сверкающее, без рутины и шлака… Воркуя, они перешли в комнату. Симагин зажег торшер, включил магнитофон тихонько. Таня прохаживалась, будто бы осматриваясь, а на самом деле показывая себя — держась очень прямо, грациозно переступая стройными ногами. Платьице туго охлестывало их при каждом шаге.
