'Всеподданнейше доношу, что сего числа в 12 часов 5 минут прапорщик Игнатенков сбил неприятельский самолет 'Альбатрос' с 'Бенц' 150 сил точка После перестрелки на высоте 2500 метров немецкий летчик был ранен в голову 'Альбатрос' стал падать штопором перевернулся вверх колесами опять выровнялся и идя штопором упал вблизи аэродрома авиаотряда точка раненый летчик по дороге в госпиталь скончался наблюдатель невредим точка 'Альбатрос' разбит у мотора отбит передний цилиндр вместе с шатуном концом вала и концом картера точка мотор починке не годен точка с самолета сняты в целости пулемет парабеллум фотографический аппарат радиостанция и бомбы точка капитан Свентицкий'.
Вечером играли в преферанс. Игнатенков угощал летчиков кахетинским и смешил хохлацкими байками. Неожиданно убив у Рихтера даму, на которую тот уповал получить верную взятку, Макарий сказал:
- Нэхай вона лэжить на перине, як сука, а я соби пид возом на кочке полэжу, як пан.
Рихтеру не везло, он кисло улыбался, шутил:
- Некогда раздеваться, как говорила одна честная дама.
Болташев, не принимающий участия в игре, зачитывал вслух куски из солдатских писем, выполняя обязанности цензора.
- Да, дорогой братец, кончилось житье и начинается житьишко, - со своим обычным мрачноватым выражением читал Болташев. - Да, дорогой брат, житье было там, где мы стояли, у меня была шмара и было все на свете, и расставаться мне было очень жалко, но ничего не поделаешь. И когда я уезжал, то она дала мне на дорогу восемь рублей денег, домашней свинины, так что если это сосчитать, то рублей на пятнадцать с лишком было. И теперь я имею с нем переписку и думаю написать ей насчет деньжонок, то пришлет. А теперь, дорогой братец, очень плохо дело, скука страшна...
- В самом деле, скука! - сказал Рихтер, потягиваясь и скрипя кожаной тужуркой. - Надо бы к девочкам...
- Рихтеру скучно? - усмехнулся Свентицкий - А забыли, как ему прижигали ляписом от триппера? Часами бегал по саду и зарекался подлетать к девочкам!
- Мышь копну не придавит, - ответил Рихтера. - Доигрываем и едем. - И почему-то с ненавистью взглянул на Макария.
Макарий опустил глаза, а когда поднял, Рихтер уже не смотрел на него. 'Почудилось', - подумал Макарий.
Офицеры вскоре ушли. Макарий вышел на крыльцо с томиком Толстого, ища в книге ответ на вопрос, почему ему тоскливо, как будто приближается гибель. Его душа погрузилась в какое-то древнее состояние и хотела людей. Те, кто окружал Макария, летчики, мотористы, радиотелеграфисты, все, кто занимался в воздухе и на земле боевыми полетами, сейчас словно договорились жить грубо и поменьше быть людьми. Карты, вино, зубоскальство, бессмыслица. Может быть, для того, чтобы выжить, надо опуститься на самую низкую ступень?
Где-то неподалеку звонко закуковала кукушка. Макарий поднял голову. Небо, сумерки, двухцветные темно-розовые облака.
А внизу - жалкое покосившееся местечко с курами, свиньями, распускающейся сиренью. Хотелось в небо. Это было как спасение - искать, драться, растворяться в бою.
'Благослови Господь на небесах. Твое тело греховно, а душа праведная есть...' Донеслась песня. Он прислушался.
Покрыты костями Карпатские горы,
Озера Мазурские кровью красны,
И моря людского мятежные взоры
Дыханьем горячим полны...
'Вот оно! - подумал Макарий. - Они поют и не думают о небе. Я слышал то, что вдохновляло Толстого... Но сейчас они перестанут петь, превратятся в феоктистовых и Петровых, будут воровать, лукавить, бить зеркала в усадьбах. Они как дети'.
Он вспомнил недавний разговор с отцом Киприаном о душе и почувствовал, что заражен чужой болезнью, которую не знал никто в его семье.
Да, столько песен и частушек, сколько он услышал на фронте, нигде нельзя было услышать. Пели все, горевали, но больше смеялись, потешались над собой, над военными неудачами, над окопным героизмом. Казалось, кто-то насмешливый и всевидящий скомандовал русской армии не унывать, и она, отступая, как будто что-то доказывала самой себе.
Однако - душа? Что она Макарию? Зачем она взялась за него?
Стало уже совсем темнеть, облака в небе померкли, кукушка умолкла, только солдаты продолжали петь.
К Макарию неслышно подошла соседка, пятнадцатилетняя полногрудая девушка, и молча смотрела на него, ожидая, когда он с ней заговорит.
- Вам нравятся офицеры? - спросил он.
- Нет, я еще не занимаюсь этим, - просто сказала она. - Могу вас познакомить с очень красивой паненкой.
- Зачем? Не надо, - ответил Макарий.
- Она может пойти к вам на квартиру, и вы сделаете дело, - предложила девушка. - Будете довольны.
- Что за дело? - спросил он.
- Дело как дело. Вы не знаете, что делают с паненкой офицеры? Раздевают ее и кладут на постель.
Макарий вошел в дом и вынес девушке коробку печенья.
- Чи пан офицер больной? - улыбнулась она. - Чи кохает свою невесту?.. Не бойтесь, паненка очень порядочная. И родына у нее порядочная. Она не думает этим заниматься. Она хочет на приданое, вы разумеете? Сколько рублей вам не жалко? И мне дадите на цукерки.
Макарий тоже улыбнулся. Она появилась словно для того, чтобы сказать, что нет нужды ни о чем думать.
- Сколько же вы хотите? - спросил он, втягиваясь в странную игру.
- Вы попробуете и сами скажете. Вы останетесь довольны.
- А если мне нравитесь вы?
- Я еще девушка, пан офицер. Мое вино еще не распечатано. Но мне очень хочется.
- Я вам дороже заплачу, - сказал Макарий.
- Нет, даже за сто рублей не можно.
- А за сто двадцать?
- Не можно, не можно, - вздохнула она. - Моя подруга самая красивая. Я вам советую идти к ней.
- Нет, вы самая красивая, - возразил Макарий, чувствуя, что исчезают нравственные законы и все позволено.
- Не можно! Перестаньте! - Она подошла близко к нему, он ощутил дрязнящий запах пота и увидел, что большие навыкате глаза зачарованно смотрят на него.
- Тогда уходите, - сказал Макарий. - Пусть придет ваша паненка, я ей и так подарю денег.
- Чи вы банкир? - изумилась она. - Моя подруга зарабатывает. Вы ж не подарите ей двадцать рублей?
- Подарю. Почему же бедной не помочь?
- Даром?! - воскликнула она. - Краше дайте мне, я тоже бедная.
От мысли, что офицер может одарить другую, она потеряла осторожность и, дрожа, подступила к Макарию вплотную и прикоснулась ногой к его ноге.
- Нет, вы на подруге еще заработаете, - сказал Макарий.
- Ай, зачем вы меня дразните? - спросила она. - Мне не можно, не можно... - И стала наваливаться грудью на него. - У, нэхай оно все горит!.. Вы сказали сто двадцать? Давайте...
Игра кончилась, на него обрушилась страсть и алчность. Зачем он это сделал? Что хотел себе доказать? Эта грубая девушка его не интересовала, он не собирался с ней спать. Тогда что же? Неизвестно.
