— Сидел на одном месте. Да еще с оружием. Ждал, когда тебя спасут.
— Ты откуда знаешь?
— Сам же трепался.
— Я тебе этого не говорил.
— Другим рассказывал. Хвастался, как сидел на золоте. Знал, что тебя обязательно будут искать.
— Все равно. Раненый был. И жратвы никакой. А не помер.
— Теперь, как я понимаю, ты собираешься не сидеть на месте, а идти по тайге. Это, скажу тебе, не одно и то же. Пропадешь.
— А если с тобой? — спросил Красюк. В точности так же спросил, как вчера заместитель прокурора. Даже интонация похожа.
Сизов засмеялся.
— Чего регочешь?
— Вспомнилось кое-что.
— Так идешь со мной?
— В бега? Не резон. У меня срок небольшой.
— Слушай, Мухомор! — Красюк, все это время рассуждавший лежа, не отрывая глаз от скользивших в небе стрижей, вдруг резко вскочил. Здоровенный, навис над Сизовым, сидевшим на земле. — Ты же умный мужик, чего придуриваешься? Понимаешь ведь: если зову, значит, не задаром.
— Опять про свои воровские шмотки?
— Сколько тебе говорить: не вор я! Было в молодости, баловался. Потом завязал. Никто и не знает об этом. Даже в охране работал. Золото возить доверяли.
— За которое ты и сел.
— Дурак был.
— А я что говорю? — засмеялся Сизов.
— Не цепляйся. Самородок я нашел. Думал, повезло, а он оказался из тех, что разбросало при аварии. Ну и сам понимаешь…
— Слышал. Вертолет разбился, все погибли, и ты один героически отражал нападения медведей, которые хотели то золото украсть.
— Больно много ты знаешь! — опять насторожился Красюк.
— Так ведь в газетах писали. И самому трепаться надо было меньше.
— Я ж не помню…
— Ты не помнишь, а люди запомнили. Речь-то не о дровах — о золоте… Ну, ладно, хватит языки чесать. — Сизов тоже поднялся. — Давай грузи на носилки да пойдем.
— Погоди. Там, где вертолет грохнулся, золотишко осталось, не все тогда нашли.
— Припрятал, значит?
— Неважно.
— Очень даже важно. Искать разбросанное — все равно, что старателем работать. Вдруг там ничего нет?
— Есть. Я знаю.
— Много?
— Все наше. Если через тайгу проведешь, разделим по-честному.
— Пополам?
— А, черт с тобой, пускай пополам. По десять кило, хватит обоим.
Сизов помолчал, делая вид, что раздумывает над предложением, потом поднял топор, сунул себе за пояс, а веревку бросил Красюку.
— Возьмем, пригодится.
Они нырнули в гущину подлеска, долго продирались сквозь кусты, перелезали через поваленные деревья, высоко задирая ноги в ломком сухом буреломе. Наконец вышли на звериную тропу, и Сизов двинулся по ней.
— Куда? — спросил Красюк. Пот лил с него ручьем. На щеке, от носа до уха, темнела широкая царапина.
— При беготне наобум можно остаться без глаз. По тропе легче идти.
Вокруг буйствовала таежная растительность. Повсюду стояли папоротники, огромные и совсем крохотные, взбиравшиеся на стволы и свисавшие с них гирляндами вместе с длинными бородами лишайников и петлями лиан. На прогалинах папоротники исчезали, зато появлялась масса цветов — розовая герань, белые недотроги, бледно-сиреневая валерьяна. Местами зонты цветов поднимались выше головы, и сочные стебли этих гигантов напоминали стволы молодых деревьев. Со склонов сопок, где лес был пореже, открывались другие склоны, пурпурно-фиолетовые от цветущих рододендронов. На открытых местах воздух гудел от оводов, и, спасаясь от них, приходилось снова нырять в чащобу.
Потом лес кончился, и они увидели перед собой болотистую равнину, поросшую редкими соснами и елями. Местами поблескивали мелкие озерца. На опушке тропу потеряли и пошли прямиком через осоку, рассчитывая найти другую тропу. Под ногами при каждом шаге выступала черная вода, медленно заполняла вмятины следов.
— Все, отдыхаем, — сказал Красюк, садясь на зыбкую кочку.
— Встань! — зычно заорал Сизов.
Красюк вскочил от неожиданности.
— Под такими кочками гадюки живут.
Сизов подошел к кочке, принялся шуровать под ней длинным суком. И почти сразу в траве мелькнула серая блестящая кожа. Змея куснула палку, застыла в настороженной позе.
— У, гадина! — заорал Красюк и, выхватив палку у Сизова, накинулся на гадюку.
Когда змея перестала извиваться, он зашвырнул палку, обессиленно опустился на кочку, снова вскочил, принялся оглядывать траву вокруг.
— Ну, ты даешь, Мухомор! Как узнал, что она тут?
— По запаху, — усмехнулся Сизов. — Сразу покойником запахло.
— Врешь!
— Конечно, вру. У нас нанаец проводником был, так тот, верно, по запаху змей находил. 'Твоя не понимай, змея сырым пахнет'.
— Вот тебе и дикарь! — удивился Красюк.
— Это мы в его понимании были дикарями. Ничего не смыслили в тайге.
— А ты откуда родом?
— А что?
— Орать больно здоров. Глотка луженая — позавидуешь.
— С Волги я, из Саратова.
— А я из Киева.
— Из самого?
— А что?
— Да ничего. В Киеве тоже разные люди живут.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я и сам не знаю.
— Думай, прежде чем говорить! — с угрозой проворчал Красюк.
— Постараюсь…
Вечер застал их в густом лиственном лесу, где было много дубов, тисов и бархатных деревьев. Выбравшись к опушке, за которой поблескивала открытой водой болотина, они повалились в траву и, отдышавшись, вспомнили о еде.
— Если все знаешь в тайге, так хоть бы о жратве позаботился, — сказал Красюк.
Сизов засмеялся.
— Ты назначен старшим, тебе о ней и думать. Начальнику полагается заботиться о подчиненных.
— Ладно выламываться-то.
— Придется потерпеть до завтра. Я знаю эти места, ходили мы тут, руду искали. А сейчас надо
