– Я и сам не понимаю, зачем он это сделал. Наверное, просто перестраховался. И правильно, в принципе. Он всегда говорил, что не знает, чего от этой страны ожидать. Что лучше деньги держать вне России. И, желательно, так, чтобы их никто не мог вынуть… И узнать про них.
– А вы… – Настя не договорила.
– А я, ты спрашиваешь, как узнал? Так он мне сам и сказал. Я-то все равно без тебя вынуть их не могу. Вернее, теперь могу, через три года, когда они придут. Я их, конечно, вырву, но это такая волокита… И пропадут они, не все, конечно, но половина точно. Столько надо будет раздать взяток, что уму непостижимо… Как волки голодные накинутся…
– Да уж, – губы Насти скривились в ехидной улыбочке. – Да уж…
– А ты не ерничай, не надо, – тихо сказал Михалыч. – Я-то деньги зарабатываю с раннего, можно сказать, детства. Я их вкус и запах знаю. И столько через мои руки их прошло, что и счет давно потерял. А эти – они из своих контор инженерских да из институтиков с нищенской зарплатой, которой на макароны не хватало, вылезли и как увидели, что можно деньги просто брать и класть себе в карман… Деньги такие, о которых они раньше только в книгах читали из западной жизни. Так с ума все сошли, в натуре. И это не кончится, ребятки мои, не кончится. Пока не нажрутся они. А они не нажрутся никогда. Несколько поколений должно смениться, пока люди к деньгам привыкнут. Так что все разговоры о спасении России – болтовня на постном масле. Хапают. Уберут их, другие на их место встанут и будут хапать. А наша задача – удержаться среди всей этой сволочи, чтобы не дать вообще все развалить, разорвать на куски… Чтобы деньги зарабатывать, нужны отлаженные структуры, а эти козлы гадят сами под себя, растаскивают налаженное, годами выстроенное…
Михалыч оглянулся по сторонам и, поняв, что слишком разоткровенничался и может даже показаться смешным, остановил поток слов, видимо, давно уже сложившихся в длинный монолог, который он не мог обрушить ни на кого – ни на своих подельников в мэрии, ни на бандитов-бойцов, которые были у него для особых поручений… Только здесь, этим людям. Да и им всего не скажешь… Нельзя.
– В общем, так, – сказал он, возвращаясь от рассуждений о тяготах бизнеса в России к реальности. – Андрей немного изменил диспозицию… Но я согласен на его условия. Я имею в виду, что он, Настя, заявил мне, что вас теперь стало двое, значит, и твой процент должен увеличиться. Я согласен. Тем более, – он посмотрел на Андрея, – я надеюсь, наши совместные дела будут идти так же, как и шли?
– Конечно, Михалыч, куда я без тебя, – ответил Андрей. Ни Настя, ни Олег не понимали, о чем идет речь, но предпочитали не вмешиваться.
– Значит, ты, Настя, едешь с Олегом. – Он кивнул на Грабко. – И еще паренек будет один, Баскет, вам известная личность. А с вашей стороны едет, Настя, тоже тебе знакомый персонаж, как его… Сладкий… Соленый… Андрюша, как, я запамятовал…
– Киселев его фамилия, – сказал Андрей. Шутит дед… Пусть шутит. Пока.
– Вот билет твой, Настя… Паспорт с визой… Держи.
Он протянул Насте пачку документов. Паспорт она сама просила его сделать, когда как-то при встрече он намекнул, что это ему ничего не стоит, и он сделает ей «синий», нормальный, не такой, как у лохов, который менять надо без конца и визы ставить.
– В Штаты у тебя на три года свободный въезд. Так что, летите, голуби мои. Олег, вот твой билет…
– Когда, когда? – Настя вертела билет в руках.
– Как – когда? Сейчас и поезжайте в аэропорт. Киселев ваш уже там. Так, Андрей?
– Так.
– Андрюша, – Настя подошла к нему. – Чего же ты мне ничего не сказал? Я бы хоть оделась, собралась… А так, как снег на голову… Скрывал… И Кислый тоже… – Она обиженно надула губы. – Я думала, у нас секретов друг от друга нет…
– Настя, – Михалыч подошел и положил руку ей на спину. – Дело-то простое, но требует какой- никакой конспирации. Сумма там нешуточная… И не должны мои работнички из мэрии про это пронюхать. Уж больно щекотливые там дела будут с этими деньгами, понимаешь… Поэтому – береженого Бог бережет. Так уж мы с Андреем решили, что все в секрете будет до самого вылета. А что тебе? Слетаешь туда-сюда… А?
– Да ладно… Надо так надо… Когда мы вернемся?
– Да когда хотите. Хоть сразу назад… У тебя дела здесь?
– Да дела-то идут, ничего такого сверхсерьезного сейчас нет…
– Ну вот, и смотрите сами. Дело сделайте, счет откройте, и все. А откроете, там так оговорено, написано самим Клементьевым, что после тебя я смогу свою долю, вернее, нашу с Клементьевым оттуда снять. И в дело пустить… А ты со своими… То есть с вашими, деньгами сама разбирайся… Только нашу долю там…
– Да не бойся ты, Михалыч, что тут – дети, что ли? Настя, возьмешь, сколько там оговорено, плюс сто процентов. А остальное, Михалыч, железно – ваши. Мы же не в игрушки играем…
– Вот именно, не в игрушки. – Глаза Михалыча на миг подернулись какой-то могильной плесенью, потом снова вернулись в нормальное свое состояние. – Не в игрушки, да… Ну поехали, что ли? Готовы?
– Так что, прямо сейчас? – Настя все не могла поверить, что вот так, не собравшись и «не присев на дорожку», она сядет в машину, потом в самолет и улетит в Штаты.
– Настя, да в чем дело? Подумаешь, проблема, – Михалыч уже стоял возле двери, ведущей в прихожую. – Зубную щетку возьми и деньжат на первое время. Все там купишь себе, что надо. Эка невидаль… Олег, ты с гостиницей разберешься?
– Надеюсь, – усмехнулся Грабко.
– Так давайте, давайте, двигаем… Время не ждет.
– Андрей, ну я не знаю…
– Настя, давай, все в порядке. Все под контролем. – Андрей усмехнулся. – Ничего не случится.
– Ну ладно… Работа есть работа… Ключи у тебя от квартиры…
– Вот, – Андрей вытащил из кармана связку ключей от Настиного жилища. – Я еще тут посижу немного, отдохну. Что-то разболелась у меня рука…
– Андрюша, а ты болен, что ли? Бледный такой весь? – Михалыч сверлил Андрея глазами.
– Да нет, Михалыч, все в порядке. Устал просто.
– Ну-ну.
Настя поцеловала Андрея, крепко прижавшись к нему, потом отстранилась и сказала:
– А может, ты здесь пока поживешь? Спокойней тут…
– В каком смысле? Да брось, Настя, ничего со мной не сделается. Все, давай. Жду тебя дня через четыре. А впрочем, как хочешь. На свадьбу только не опоздай…
– Не опоздаю.
Олег кивнул Андрею на прощание. Крепкий не ответил, глянул только острым взглядом, словно знал все про Грабко – что тот бывший опер, что мечтает или, во всяком случае, мечтал его, Андрея, в кутузку упрятать.
Андрей вышел на кухню и стал смотреть в окно, выходящее во двор, где стояли их машины. Увидев, что Настя, Михалыч и Олег сели в черный длинный «Мерседес», тут же тронувшийся с места и исчезнувший за поворотом, он вернулся в комнату и сел в то же кресло, где находился на протяжении беседы.
Рука болела, он верил своему врачу, говорившему, что заражения нет, но легче от этого не становилось. Разве что психологически. Он умел, конечно, переносить боль и терпеть ее, но что значит – терпеть? Не показывать внешне, что тебе плохо. А самому-то все равно больно. Приятного в этом «терпении» очень мало…
Он окинул взглядом комнату. Да, ремонт, конечно, Настька забацала – будь здоров, не кашляй… Жалко, пропадет квартира… Неизвестно, кому достанется…
Андрей не обсуждал с ней, не поднимал вопрос, о котором думал весь последний год, еще до знакомства с Настей. Иногда ему начинало казаться, что все обойдется, но потом реальность стирала все иллюзии и он понимал, что еще полгода – год от силы – и надо будет бежать. Кислый тоже говорил ему, что зря он полез в эту спекуляцию земельными участками. Ладно бы, просто спекуляция, ей сейчас только ленивый не занимается, а вот оттяпывать кусок от мэрии – это уже не хорошо. С кольцевой дорогой он