– Ни хуя. Американец в натуре. Сбежал сюда, а тут ему ребята помогли с грин-картой, со всей хуйней. Баксы, они ведь и в Америке – баксы, – пошутил Баскет.
– Хорошая шутка. Так что за позиция?
– В общем, Михалыч приказал тебе и мне ликвидировать наших попутчиков. Сделать дело в банке, а потом их убрать. Ты что, сразу не понял?
Олег молча покачал головой.
– А что, хотел бумажки всю жизнь ворочать и бабки получать? Сколько там у тебя на счету сейчас, а? По карточке твоей, что ты вчера получил? Достаточно? Лимон-то будет?
Лимона на счету Грабко не было, но деньги, однако, он держал теперь в своих руках, вернее, в кредитной карточке, которая нашла себе уютное местечко во всегда пустом бумажнике Олега. По старой привычке, все купюры, имевшиеся у него в наличии. – а количество их даже после того, как он начал работать на Михалыча, не было слишком большим, – он рассовывал по задним карманам брюк. Кредитка же была настолько солидной вещью, что иначе как в бумажнике ее и хранить-то было нельзя. Не лезла она в карман. Не из-за размера своего – маленькая ведь карточка, – а словно противилась, не хотела тереться о грубую ткань. Она не создана для этого. Ее место в мягком кожаном отсеке, на груди хозяина, на сердце…
Старая оперская привычка быстро принимать решения проснулась в нем, словно и не было всего этого «смутного», как сейчас Олег определил для себя, времени. Он уже знал, что будет делать, не решил только как. А Баскет продолжал говорить вещи, которые, несмотря на усиленную работу мозга Олега совсем в другом направлении, были для него небезынтересны.
– Этого, Крепкого-то, когда мы уехали, Михалыч за сутки ухлопал. Всю банду. Даже боевиков замочили. Сначала он хотел их к рукам прибрать, но потом передумал. Говорит, они у него принципиальные, как юные пионеры, надо мочить. А такого добра, расходного материала, – его навалом на улице. Бери – не хочу. Надо будет, найдем. Да их ведь много-то и не нужно, я не понимаю, для чего Крепкий целую дивизию держал, кормил, поил… Такой расход… Сейчас дела делаются по-другому. Головой надо работать, а не кулаками. В крайнем случае, вот, стволом, – он кивнул на винтовку. – А Настя эта, – продолжал Баскет. – Хоть девочка и красавица, но столько, бля, знает, столько видела и столько натворила, что как ни жалко, а надо мочить. Все. Она все ресурсы свои уже выработала. Не куксись, братан… На этом Кислом, лично на нем только – десяток трупов. Что ты думаешь, он – ангел? Ни хуя. Бандюга. И Настя эта тоже бандюга. Она сама замочит человека и не пикнет. На ней висит жмуриков – мама, не горюй. Так что, не мучайся, благое дело бу…
Кулак Олега попал ему в горло, но Баскет обладал хорошей реакцией и успел дернуться в сторону. Он упал на спину и, отбросив незаряженную, недейственную сейчас винтовку, мгновенно, словно фокусник, вытащил из-за пояса кольт. Пистолеты они зарядили еще у Сереги в подвале.
Олег понял, что ему не успеть выхватить свой ствол. Пока он будет ковыряться с пистолетом, хоть и владеет он им довольно прилично, Баскет его опередит. Он вильнул в сторону, не услышав даже выстрела. Только увидел, как дернулась рука бандита, и прыгнул вперед, кажется, прямо на ствол, выплевывающий следующую пулю. Та ударила его холодным комком воздуха в ухо, пролетев в каких-то миллиметрах от головы, и он на мгновение потерял сознание, но уже упав на Баскета. Действуя на автопилоте, подмял его под себя, обеими руками схватился за пистолет и стал молотить кистью бандита с зажатым в ней оружием о битый кирпич.
Не чувствуя боли, он дважды своей головой ударил лежащего под ним в переносицу. Тогда только Баскет затих, разжал ладонь, и пистолет, тихо звякнув, съехал на пол. Олег для верности взял его и ударил уже, кажется, потерявшего сознание врага рукояткой в лоб…
– Вот так, примерно, – сказал Олег, глядя на Настю.
– Так ты его не убил?
Олег помолчал, отвел глаза. Потом поднял голову, взглянул Насте в лицо.
– Я в него выстрелил. Не знаю. Наверное, он умер.
И, сказав это, Грабко отвернулся.
Настя подумала, что нужно бы было, конечно, сделать контрольный выстрел…
– Надо валить отсюда, – заметил Кислый. – Ты готова, Настя?
– Я-то готова… А что там он про Андрея говорил? Это что, правда?
– Почти. Мне звонил один из наших. Мочат их. Андрей жив, он арестован. Я не понимаю, как это все получилось… Как они так оперативно, все точки накрыли сразу. Мы же меняли все время… Только базу, разве что спортзал наш… А остальных – как они так быстро, не пойму… И Андрея за что прихватили?
– Нам надо туда. – Настя встала. – Едем.
– Куда поедем-то? – спросил Грабко.
– Куда-куда? В аэропорт. Давай водилу, – сказал Кислый. – Смотри, Настя, сюрприз.
Грабко подошел к встроенному шкафу, распахнул дверцы, и из глубокой ниши, предназначенной для одежды и чемоданов солидных постояльцев, в номер шагнул чернокожий водила – Ник. Руки его были связаны за спиной брючным ремнем.
– Он меня и привез сюда. Под стволом.
– Я шофер, – сказал спокойно Ник. – Я делаю свою работу.
– Вот и очень хорошо, – кивнул Кислый. – Только я боюсь, братва, что в Питере нас уже в аэропорту встретят…
– А что ты предлагаешь? – крикнула Настя. – Здесь сидеть?
– Нет, конечно… Надо подумать, как нам выбираться… Может быть, не из Нью-Йорка полетим? Из Вашингтона, к примеру… Или – из Сан-Франциско… Деньги-то у нас есть… Можно в Москву прилететь, оттуда самолетом в Пулково-1. Там нас вообще они ждать не могут.
– Эй, мастер, – Кислый повернулся к Нику. – Где еще есть аэропорт? Кроме того, в который мы прилетели.
– «Ла-Гвардиа», – быстро ответил Ник. – Квинс.
– О'кей. Поедем в Квинс. У нас экскурсий не было, прокатимся. Оттуда – на первый рейс куда-нибудь… Подальше отсюда. Пошли, братва. Нормально все, – говорил Кислый, пока они спускались в лифте. – Номера оплачены еще на два дня вперед, потом вселят других… никто не хватится…
Он покосился на Ника, но тот стоял с абсолютно равнодушным видом. Руки ему освободили – куда ему было деваться от двух здоровых мужиков, один из которых был к тому же вооружен.
Олег наскоро помылся и оставил в номере испачканный пиджак. Выглядел он вполне прилично, если бы не ссадины на лице. Но, в самом деле, кому какое дело, откуда у мужчины ссадины?
Они уселись в огромный «Форд». Настя, развалившись на заднем сиденье, задела ногами какой-то пакет. Посмотрев, что ей мешает, она увидела завернутую в джинсовую куртку винтовку с длинным магазином, торчащим в сторону.
– Ого! – сказала она. – Прибарахлился?
– Не бросать же добро, – ответил Олег. – Вдруг пригодится…
– Боюсь, что пригодится, – мрачно заметил Кислый и, хлопнув Ника по спине, вскрикнул: – Гони, сука, в свою «Гвардию»…
Настя посмотрела туда, куда показал рукой Кислый, и увидела два черных джипа, от которых на нее вдруг повеяло чем-то домашним. Но не приятно домашним, привычным духом покоя, исходящим от пыли на любимых книгах, от едва заметных запахов кухни, спальни, гостиной, индивидуальных у каждого дома и так же, как и эти дома, разные и привычные хозяевам. Это было совсем не то. На Настю словно пахнуло вонью грязных питерских подъездов, смрадом подвалов и липким запахом крови. Так эти черные джипы были похожи на те, что мчат в своих салонах за затемненными стеклами отмороженных парней по Невскому проспекту, по Ленинскому, по Петроградской, по всем питерским улицам… Даже «повадки», манера водить машину у водителей этих, американских, были похожи на их русских братьев в точности – так же «подрезали» они попавшиеся на свою беду автомобили, так же закладывали лихие виражи, не обращая внимания, что колеса вылетают на тротуар…
– Блин, – сказала Настя. – Это что, за нами?
– Гони, сука, – снова крикнул Кислый. – А за кем? Я их на дух чую.
Действительно, джипы, сбросившие было скорость у отеля, видимо, засекли их «Форд» и рванули в их
