В казахский колхоз «Маяк» Никола Ерош привез Наталью Мироновну во второй половине дня. С юга дул сильный низовой ветер-степняк, гнул перезревшие ковыли, взвихривал космы песчаной пыли.
Наталья Мироновна уже была в этих местах не однажды, но главная колхозная усадьба открылась перед ней как бы заново. Она выплыла из густой коричневой навеси внезапно, лишь машина свернула с главного тракта. Слева и справа замелькали домики, приземистые, с одинаково плоскими крышами, с мелколистыми кустами карагачника под окнами.
Газик остановился у нового кирпичного дома с надписью «Участковая больница». С крыльца торопливо сошли двое мужчин в белых халатах. В одном из них, высоком худощавом брюнете, она сразу узнала главного врача больницы Хасана Мулатовича Ибрагимова, с которым еще весной познакомилась в районном центре на семинаре врачей-терапевтов. Сейчас он приветливо, как старый знакомый, сказал ей:
— Ждем, Наталья Мироновна! Очень ждем!
Другой встречающий, молодой, слегка располневший, с густыми рыжими бакенбардами, отрекомендовался весьма сдержанно:
— Шугачев Федор Федорович. Лечащий врач.
— Что с больным? — спросила Наталья Мироновна. — Улучшений нет?
— Худо, — откровенно признал Ибрагимов.
— Нет, почему же? — возразил Шугачев. — Высокую температуру мы сбили.
— Да, но состояние больного не улучшилось, — заметил Ибрагимов.
— Обождите, все будет хорошо, но не сразу, — горячо и уверенно пообещал Шугачев.
Наталья Мироновна пристально посмотрела на него, спросила:
— А сколько суток держалась температура?
— Шесть суток, — неуверенно сообщил Шугачев; подумав, повторил: — Точно — шесть.
— Знаете, срок очень подозрительный... А впрочем, не будем гадать, товарищи. Давайте лучше посмотрим больного.
По длинному коридору они втроем прошли в небольшую, густо пропитанную острыми лекарственными запахами палату. Больной, молодой казах, лежал на узкой больничной койке, с запрокинутым кверху бледным отекшим лицом, тяжело и прерывисто дышал, будто ему изо всех сил сдавливали грудь. Возле него хлопотала медицинская сестра.
— Покажите результаты анализов, — попросила Наталья Мироновна. Потом она, помыв руки, долго и внимательно осматривала больного. Выслушала сердце, легкие, спросила, на что он жалуется.
— Голова шибко больно, — с трудом ответил больной, стискивая ладонями то виски, то затылок. — Во рту шибко сухо. Вода пью — опять сухо.
— У него острая респираторная инфекция, — объяснил Шугачев, показав карточку. — Вот здесь все мои назначения.
Наталья Мироновна опять взяла листки с результатами анализов, пристально поглядела в один, другой, повернулась к Шугачеву:
— Понимаете, что получается, Федор Федорович, легкие у больного чистые, бронхи тоже. А вот почки... С почками неладно. У него, по существу, после падения температуры возник почечный синдром. Не кажется вам такая ситуация для гриппозных осложнений весьма странной?
— Чего же тут странного? Я знаю, что в микромире все движется, все изменяется, — попытался возразить Шугачев, явно не желая, чтобы поставленный им диагноз подвергался какому-то сомнению. Заметив это, Наталья Мироновна снова склонилась над больным, стала ласково расспрашивать:
— Это где же вы так тяжело заболели, молодой человек? В степи, наверно, долго были?
— Красный курган ходил, трава косил, — ответил тот, морщась от боли. — На траве спать ложился. Мал-мала простыл, наверно.
— А мышей там много, у Красных курганов?
— Мышь всю ночь пищал, под сам бок лазил.
— Вот они вас и наградили болезнью, серые полевки. Красные курганы в этом отношении места неприятные. — Наталья Мироновна встала и, отойдя от койки больного, тихо сказала главному врачу, что у нее в ошибочности прежнего диагноза сомнений нет. Шугачев опять хотел возразить, но Ибрагимов остановил его:
— Потом, Федор Федорович, потом.
Вернувшись в комнату главного врача, Наталья Мироновна объяснила:
— Так вот, дорогие коллеги, у больного все признаки геморрагической лихорадки. Необходимо сейчас же начать внутримышечные вливания эуфиллина, папаверина, глюкозы и пенициллина. Все прежние назначения необходимо отменить.
— Значит, все мои старания сбить температуру, не допустить воспаления легких — так, ерунда? — спросил Шугачев. — Теперь, конечно, когда самое тяжелое позади, можно, извините, выдумывать всякое. Но я пока не убежден в ваших доводах.
— А вы напрасно нервничаете, — сказала Наталья Мироновна. — Геморрагическую лихорадку в первые дни вообще распознать очень трудно даже специалисту. Она обозначается лишь на шестой день, когда внезапно падает температура и начинаются боли в почках. Это как раз мы и наблюдаем сейчас у больного.
Шугачев нервно постучал пальцами по столу. Потом вдруг вскинул руку, будто на митинге, предложил:
— Тогда давайте день или два подождем отменять прежние назначения. Понаблюдаем.
Наталья Мироновна категорически замотала головой:
— Нельзя этого делать ни в коем случае.
— Почему? Температуры же нет.
— Надо немедленно и усиленно лечить почки. В противном случае больной может очень быстро погибнуть.
Шугачев шумно вздохнул, суматошно хлопнул себя ладонями по бедрам и ушел к окну, как бы подчеркнув, что дальнейший разговор он считает бесполезным.
— А меня ваши доводы, Наталья Мироновна, убедили вполне, — сказал главврач. — У меня у самого возникли такие же подозрения. Поэтому я и решил вас пригласить. Так что делайте ваши назначения и... — Он взял ее за руку, попросил: — Только, пожалуйста, не нервничайте.
Спустя минут сорок, когда была составлена новая карточка медицинских назначений, Наталья Мироновна почувствовала вдруг головокружение, вышла на крыльцо. Порывы ветра стихли, но степь была суровой. Желтое большое солнце тяжело висело над ломаной линией горизонта, уже готовое скрыться из виду. Лучи его неослабно и недобро поблескивали на оконных стеклах и на тщательно вычищенном капоте газика. Приметив свою спутницу, Никола Ерош засуетился, подбежал к машине.
— Обождите, Никола, не торопитесь, — остановила его Наталья Мироновна. — Не управилась я еще.
Ерош встревожился:
— А хиба ж можно ждать? Бачьте, ночь вже! Як будем дорогу шукать?
Она попробовала успокоить его, шутливо заметила:
— Найдем дорогу. А если заблудимся, в степи заночуем.
— Яка нужда в степи ночевать? Треба ехать, пока гарно видно.
Водитель говорил еще что-то, но Наталья Мироновна уже не слышала его, потому что у крыльца появился старик с загорелым, обветренным лицом. Он почтительно сдернул с головы тюбетейку, низко поклонился:
— Большой привет, знакомый доктор! Глаз мой худой-худой, а все видит, хорошо видит.
Наталья Мироновна присмотрелась и вдруг узнала:
— Фархетдинов, голубчик! Боже, сколько уже прошло с тех пор, когда вы приезжали к нам в Степной городок с баранами! Помните?
— Все помним, крепко помним. Сперва охота на волков был, потом расплата: за один волк — один баран, за два волка — два барана.
— Смотрите-ка, ничего не забыли! Ну как вы теперь живете?
— Плохо живем, совсем плохо. Внук Асхат заболел. Лечи, знакомый доктор, сильно лечи.
