— Но ты же все на свете забыл со своей математикой. Люди уже говорят об этом.
— О чем именно?
— Что ты сам мучаешься и солдатам покоя не даешь.
— Так вот прямо и говорят?
— А не все ли равно, так или иначе? Смысл-то один, мучаешь ведь людей! Или, скажешь нет? — Она пристально посмотрела ему в глаза.
— Да понимаешь ли, Надюша... Ведь это очень нужное дело...
Надежда Андреевна горестно вздохнула:
— Я что, Гриша... Я, может, и понимаю. Но почему же других все это нервирует?
— Кого других-то?
— Сам же говоришь, что с полковником Жигаревым были сегодня неприятности. И раньше были. Я знаю.
Григорий подошел к жене, обнял ее и принялся целовать ее слегка побледневшее, но от этого еще более красивое и нежное лицо.
— Ну почему ты у меня такой неугомонный, Гриша? — спросила она, отстраняясь.
Он ей не ответил, так как в прихожей резко затрещал звонок.
— Вот, вот, пожаловали твои Эйнштейны. — Надежда Андреевна недовольно подтолкнула мужа. — Иди принимай!
Но пришли не «Эйнштейны», а подполковник Горчаков, командир мотострелкового полка, расположенного по соседству с ракетчиками. Большой, загорелый, в узкой спортивной тужурке с открытым воротом, он мгновенно заполнил собой всю прихожую. А от густого басистого голоса его, казалось, заколыхалось все, что стояло или висело в квартире.
— Я за вами, сосед! Уважьте городошника. Прошу на две партии. Одну, так сказать, для разминки, другую для пробы сил. А дальше видно будет, по настроению.
— Да нет, Василий Прохорович, уже темно, — возразил Жогин, — какие теперь городки!
— Какие, говорите?! А у меня на спортивной площадке нет ночи. У меня там светло как днем. Ну что вы, право! Облачайтесь в спортивный костюм — и полный вперед! — Он вскинул одну руку вверх, другой показал на дверь, как это делают регулировщики на дорожных перекрестках. Однако Жогин не сдавался.
— Извините, Василий Прохорович, не могу сейчас. В другой раз с превеликим удовольствием.
— В другой раз само собой. У меня сейчас запал пропадает. Замполита, понимаете, уговорил, а он одну партию продул — и наутек. Неинтересно, говорит. Так пойдете или нет?
— Не могу, — твердо сказал Жогин.
— Что за молодежь пошла! — Горчаков разочарованно махнул рукой. — Ну ничего, я соревнование устрою. Завтра же получите вызов.
— Какой вызов, Василий Прохорович? Мы же соревнуемся с вами по всем видам физической подготовки.
— Это само собой. А по городкам будет особое соревнование. И призовой кубок учредим. Так-то, сосед!
В прихожую вышла Надежда Андреевна, с упреком посмотрела на мужа.
— Ты чего это, Гриша, гостя у порога держишь? Проходите, Василий Прохорович.
— Не беспокойтесь, Надежда Андреевна, — сказал Горчаков. — Я ведь на единую минутку заглянул, мужа вашего хотел вытащить в городки поиграть, а он, как видите, ни с места. Может, вы со мной сыграть отважитесь, а?
— Да какая из меня городошница, — смутилась хозяйка.
— А что? Моя Ксения иногда составляет мне компанию.
— Ваша Ксения спортсменка. И вообще, это ее работа. А я целыми днями в политотделе за машинкой да за бумагами сижу. Скоро, наверно, по земле ходить разучусь. Да вы пройдите в комнату. Я вас кофейком угощу и вишневкой...
— Нет, Надежда Андреевна, спасибо, в другой раз. Пойду. — Но, сделав шаг, он остановился и снова повернулся к Жогину: — Извините, сосед, спросить хочу. Вам с новым командиром, прибывшим в Степной гарнизон, познакомиться не довелось?
— Пока нет, — ответил Жогин. — Но в штабе дивизии о нем слышал.
— И что, интересно, говорят?
— Серьезный вроде, с характером. Штабное начальство, как я понял, не очень-то к нему расположено. Даже недовольно вроде.
— А меня, знаете, фамилия смущает: Авдеев, — озабоченно сказал Горчаков. — Встречался я с одним Авдеевым на больших учениях. Посредниками были. В оценке танкового десанта разошлись. Я похвалил ребят, а он разобщенность в действиях усмотрел. Занозистый мужик. Не знаю, он ли?
После ухода Горчакова в квартире Жогиных появились новые гости: сержант Ячменев и ефрейтор Машкин. Они втащили в прихожую такой громадный арбуз, что у Надежды Андреевны глаза округлились от удивления. А прибежавшая на шум Машенька завопила во весь голос:
— Луну принесли! Луну!
Жогин строго посмотрел на вошедших, спросил:
— Вы где это взяли?
Он вспомнил недавний случай, когда три солдата из горчаковского полка, возвращаясь со стрельбища, завернули на колхозный огород за помидорами. А проезжавший мимо комдив заметил это и немедленно на своей машине доставил всех троих к командиру полка. И тот ходил потом с виновниками в правление колхоза извиняться. Теперь же чуть не на каждом совещании офицеров комдив спрашивал Горчакова: «Как там огородники поживают?» А для Горчакова этот вопрос что игла в сердце.
Сержант Ячменев, будто уловив мысли командира, торопливо доложил:
— Арбуз этот специально для вас от Николы Ероша, товарищ майор. Прямо с бахчи, говорит, сам председатель колхоза выдал.
Жогин взял арбуз в руки, покачал его, как бы взвешивая, и, опустив на пол, опять посмотрел на Ячменева, потом на Машкина.
— Значит, Никола привез? Ну и съели бы сами, товарищей угостили.
— А у них есть четыре штуки, товарищ майор, — сказал Машкин, по привычке приняв стойку «смирно».
Жогин растроганно покачал головой:
— Ну, Ерош! Ну, Никола! Полюбились ему ракетчики, как видно?
— Так он уж давно к нашей профессии склонность имеет, — сообщил Ячменев.
Ефрейтор Машкин прибавил:
— Ему характеристика с места работы помешала.
— Плохая, что ли? — спросил Жогин.
— Наоборот. Начальство так его в ней расхвалило, прямо незаменимым водителем представило.
— Заслужил, значит, вот и представило. А как же она помешала ему, интересно?
— Очень просто, товарищ майор. Комдив приметил эту характеристику — и враз Николу за руль... на свою машину, конечно. Вот и поломались у Николы все его планы.
Жогин рассмеялся:
— Ох и сочинители вы, друзья боевые! Надо же! Положительная характеристика вдруг человеку карьеру испортила. Непостижимо, честное слово.
Ячменев и Машкин переглянулись, начали объяснять:
— Но ведь он, Никола, мог бы уже оператором быть.
— Даже наводчиком первоклассным.
— А командиром пусковой установки не мог? — шутливо спросил Жогин. Но тут же с сочувствием сказал: — Ничего, ребята, не горюйте, у Николы все еще впереди. Будут стремление и упорство — Ломоносовым станет. А сейчас... сейчас у него тоже дело ответственное.
