— Чем? — Наталья Мироновна не отводила от него пристального взгляда.
Мельников встал, сбросил китель и попробовал изобразить беспечную улыбку.
— Я получил письмо от Жогина-старшего, — сказал Мельников.
— От Жогина?! — Наталья Мироновна словно испугалась. — И что он от тебя хочет? Наверно, мечет в тебя все громы и молнии?
— Да нет. Дипломатом вроде стал.
— Что-то не верится.
— Если хочешь, почитай, — предложил Мельников.
— Очень хочу.
Она сняла плащ-пыльник, наскоро вымыла руки, поставила на плиту чайник и снова пришла в кабинет.
— А ты, я вижу, все же расстроен, Сережа, — отметила она с беспокойством. — Значит, послание не такое уж безобидное.
Он молча взял со стола письмо и протянул ей:
— А вот оцени сама.
Она села к столу, включила настольную лампу.
Мельников, чтобы не мешать, отошел к книжному шкафу, взял в руки первый попавшийся томик. Делая вид, что читает, он искоса наблюдал за выражением Наташиного лица. Сначала на нем было только любопытство, потом промелькнуло что-то вроде усмешки, а затем — явное и откровенное удивление.
— Так он, оказывается, следит за твоими выступлениями в печати. И ведь с каким вниманием! Разглядел даже новую мишень, в которую ты мечешь свои стрелы. Скажи пожалуйста, какой прозорливый, прямо оракул! Интересно, а сыну он все это напишет?
— Вероятно, — ответил Мельников.
— Тогда он устроит вам веселую жизнь. Обязательно устроит.
— А ты за кого Григория принимаешь? За младенца-несмышленыша?
На кухне суматошно задребезжала крышка закипевшего чайника. Всплеснув руками, хозяйка моментально исчезла. Мельников с минуту походил от стола до книжного шкафа и обратно. Позвонил начальнику политотдела.
— Вы отдыхаете, Геннадий Максимович?
— Какой отдых! Только с поля вернулся. Вас увидеть спешил, Сергей Иванович. Но в штабе не застал.
— А вы домой заходите, чего стесняться?
— Могу, конечно, и домой.
— Вот и шагайте прямо сейчас. Кстати, у меня к вам есть одно дело. Жду.
Когда пришел Нечаев, Мельников сразу провел его в кабинет. Спросил, как показались ему на сегодняшних занятиях ракетчики. Нечаев ответил, что расчеты действовали вяло, потому что для ракетчиков борьба с десантом «противника» — дело новое. Особенно туго, он заметил, перестраивались ракетчики, когда им нужно было отрываться от своих пусковых установок и выполнять роль стрелков- автоматчиков, затем снова возвращаться к своим вычислительным и прицельным устройствам.
— Так в этом-то и главная сложность, — сказал Мельников. — Тут напряжение должно быть предельное.
— А вы решили окончательно, что ракетный дивизион будет на учениях? — спросил Нечаев.
— Непременно, — сказал Мельников. — Хватит условностей, Геннадий Максимович. Ну что это, в самом деле, — ракетчиков нет, а мы даем вводную: «По противнику нанесен ракетный удар». Пусть на этот раз все почувствуют, что ракетчики действуют.
— Конечно, люди должны верить в реальность высадки десанта в расположение ракетного подразделения или даже в расположение одной ракетной установки, — заметил Нечаев. — А пока в солдатском представлении десант — это крупные силы противника на обширной территории.
— Это верно, — согласился Мельников. — Я уже приказал Горчакову немедленно выделить взвод разведчиков, который будет действовать в роли группы захвата в районе ракетных установок. Ну как, сила подходящая?
— Вполне.
— А теперь... — Мельников пристально посмотрел на Нечаева. — Теперь рассказывайте откровенно, Геннадий Максимович, что там было на полигоне. Взвинтил вас Жигарев опять?
Нечаев тяжело повернулся на заскрипевшем под ним стуле.
— Ну, хоть и не взвинтил, но на нервах немного поиграл. Сперва прямо при солдатах устроил разнос Суханову и Жарикову, потом в самый разгар занятий хотел снять с позиции взвод Шаповалова.
— За что же?
— Да видите ли, один солдат замешкался, когда занимали противотанковые щели, другой — команды не расслышал. Конечно, дисциплины требовать нужно, и меры нужны жесткие, но нельзя же устраивать базар на танкодроме... Пришлось вмешаться.
— Правильно сделали. — Мельников раскрыл и придвинул портсигар Нечаеву.
— Спасибо, не научился еще, — отказался Нечаев.
— Выходит, нервы у вас крепкие. А я вот, как видите, свои иногда дымком успокаиваю. — Он сунул в рот папиросу, сделал две легкие затяжки. — Значит, говорите, без вашего вмешательства не обошлось?
— Было дело. Хотя знаю, завтра на партийном бюро Жигарев станет метать громы и молнии — жаловаться начнет, что начальник политотдела вмешивается в сферу его служебной деятельности.
— Не начнет, одумается после нашей критики. Вы ведь, Геннадий Максимович, тоже молчать не будете, надеюсь, скажете обо всем откровенно, не стесняясь.
— Да уж, придется. Но вы мне, Сергей Иванович, объясните, откуда у него такая неприязнь к Авдееву. Чуть что — сразу на дыбы. Неужели ревность одолевает?
— А вы как думали? Ведь что ни говорите, а план учения скорректирован главным образом по предложениям Авдеева. Причем возражения Жигарева отметены. Вы все это знаете.
— Все, да не все, Сергей Иванович. — Нечаев торопливо пригладил упавшие на лоб волосы. — Ну предположим, к Авдееву у Жигарева ревность — здесь все же его кровная связь с полком дает себя знать. Но что у него за предвзятость к ракетчикам, скажите? Ведь Жогину он тоже житья не дает. Неужели у Жигарева столько болезненного самолюбия?
— А тут все вместе собралось: самолюбие — раз, — Мельников начал загибать пальцы на руке, — ревность — два, стремление любой ценой настоять на своем — три. Вот он какой, жигаревский кулак.
— Да, Сергей Иванович, кулачок мощный.
— Но я вам и другое скажу, Геннадий Максимович. Несмотря ни на что, Жигарев — преданный армии человек. Он сам ночами ради дела не спит. Его надо умело поправить. Ну а что касается Жогина... Этот — человек мужественный. Просто-запросто его не согнешь... Над прибором наведения работы не прекращает, так ведь?
— Да, конечно. И все же поведение Жигарева меня очень настораживает.
— А вот настороженность нужна, Геннадий Максимович. Тут вы правы. Кстати, у меня есть любопытная новость. — Мельников с загадочным видом вынул из ящика стола письмо Жогина-старшего и показал Нечаеву. — Узнаете?
Нечаев посмотрел на письмо, на комдива и снова на письмо.
— Неужели Павел Афанасьевич? Молчал, молчал — и вдруг?..
— А вы читайте, читайте, Геннадий Максимович...
4
Партийное бюро проходило в кабинете Нечаева. Сообщение о подготовке к учениям и выявленных неполадках сделал Мельников.
Вслушиваясь в слова комдива, Нечаев внимательно следил за поведением Жигарева, который сидел
