— Но чем ты поможешь ей? — спросила Наталья Мироновна.
— С тобой просит поговорить. На твои связи надеется.
— Ох уж эти связи! Ты скажи ей, Оленька, что у Мельниковых у самих сын в дальнюю экспедицию зачислен.
— Володя? В экспедицию? — Ольга Борисовна всплеснула руками. — Он же и так на Севере. А теперь куда? Ну, Володя! Ну, отчаянный! Это что ж, окончательно решено?
— А вот почитай. — Наталья Мироновна развернула письмо и положила на стол, пригладив ладонью.
— Смотрите-ка! — удивилась Ольга Борисовна, читая. — А ведь, кажется, совсем недавно был такой застенчивый мальчик. Не мог даже осмелиться пригласить на танцы мою Танечку. Ты помнишь?
— Помню, как же. Но я не думала никогда, что он такой скрытный будет.
— Мужчина, — сказал Мельников одобряюще, хотя ему тоже не нравилось, что сын сделал из своей поездки какую-то тайну. Уж с ним-то, отцом, мог посоветоваться. И Мельников придумал утешающее объяснение: «Не хотел, видно, чтобы мать перед поездкой в Москву нервничала и от работы своей отвлекалась».
Наталья Мироновна, собравшись с силами, принялась выставлять на стол все, что положила ей в чемодан дочь.
За чаем опять разговор зашел о Володе. Ольга Борисовна посоветовала:
— Может,следует обратиться в Министерство здравоохранения, уж там-то наверняка должны знать и о цели экспедиции, и о том, где она сейчас находится.
Мельников подошел к стоящему на тумбочке телефону и позвонил на квартиру заместителю командующего Павлову.
Наталья Мироновна обрадованно прижала руки к груди, воскликнула:
— Сережа! Как хорошо ты придумал! А мне и на ум не пришло обратиться к Кириллу Макаровичу.
Генерал-полковник Павлов, давно знавший Володю, отнесся к просьбе участливо. Спросил Мельникова:
— А вы помните, как ваш Володя ответил нам когда-то на вопрос, кем хочет быть после учебы?
— Врачом-десантником.
— Вот он и начинает десантировать. Идет, как говорят авиаторы, к намеченной цели. Ну что ж, радиолокационные точки у нас надежные. Пусть Наталья Мироновна не сомневается, обнаружим быстро. — Павлов секунду-другую помолчал, спросил: — А что у вас лично, Сергей Иванович? Претензий по службе нет? Тут, понимаете ли, из Министерства обороны уже дважды интересовались, не заскучал ли генерал- майор Мельников на своей дивизии.
— Но я же сам просил их дать мне возможность именно здесь, в дивизии, завершить свою новую работу о взаимодействии войск и рапорт на имя министра писал. Вы-то, Кирилл Макарович, знаете.
— Знаю, конечно, — охотно подтвердил Павлов. — А товарищи из министерства почему-то уверены, что работа ваша уже близка к завершению.
— Близка-то близка, но не закончена.
— Вот и я сказал им это. Но тем не менее будьте готовы, Сергей Иванович, к серьезному разговору с кадровиками после больших учений. А работу свою давайте на рассмотрение нам. У нас пишете, у нас и разговаривать будем.
— Спасибо за внимание, Кирилл Макарович.
— Ну с этим вы пока не торопитесь, мы еще посмотрим, кто спасибо заработает. Словом, дела покажут. А насчет экспедиции наведу справки и сегодня же вам позвоню.
3
Ракетчики возвратились с полигонов еще до захода солнца. А когда городок окутали сумерки и на темном небе появились первые звезды, пусковые установки уже стояли в парке, тщательно вычищенные и заботливо укрытые брезентом.
Подполковника Нечаева встретил дежурный офицер, доложил, что командир все еще находится в своей служебной комнате на втором этаже казармы.
В комнате был полумрак, горела только настольная лампа под зеленым низким абажуром, освещая густо заполненные цифрами листки и логарифмическую линейку. Майор не сразу заметил начальника политотдела и оторвался от расчетов, лишь когда Нечаев подошел вплотную к столу и спросил с укором:
— Значит, ракетчики все еще трудятся?
— Извините, товарищ подполковник. — Жогин встал, не выпуская из рук логарифмической линейки, выпрямился. — Проверяю работу операторов.
— Вижу, вижу. А я проверить жалобу пришел.
— Какую жалобу? — Жогин удивленно посмотрел на подполковника.
— А дочь ваша, Машенька, пожаловалась. С полигона, говорит, папка вернулся, а домой не идет.
— Э-э-э, неправда, товарищ подполковник, — заулыбался Жогин. — Я раньше всех дома побывал, сразу, как технику в парк поставили.
— Мало побывали, значит. Надо было с дочкой в кино сходить, с женой погулять под звездами. Вечер-то какой!
— Не до этого, Геннадий Максимович. — Жогин тягостно вздохнул. — Я сейчас вроде провинившегося школьника. Того и гляди, в угол поставят.
— За что?
— Не догадываетесь? Ладно, скажу. Как раз сегодня на полигоне я понял, что не за тот гуж мы тянули. Оно, конечно, установленные нормы перекрыли, и командующий похвалил нас. Но это все лишь секунды... секунды... — Жогин разочарованно развел руками. — А хочется большего. И ведь есть такая возможность, есть! Только заходить нужно с другого фланга. Прибор наведения меня беспокоит. Именно в нем скрыты резервы ускорения подготовки точных данных.
— Интересно. Но ведь это, как я представляю, уже область большой рационализации. Вы с полковником Осокиным советовались?
— Пока в общих чертах.
— Помощь обещает?
— Не очень. Ему сейчас, после замечаний командующего, не до рационализации.
— Ну как бы там ни было, а он непосредственный начальник ваш. К тому же за всю рационализацию в дивизии в ответе. А вы, значит, за этот прибор уже всерьез взялись? И как... проясняется что-нибудь?
— Одна идея уже в руках вроде. Но времени маловато. Урывками работаю.
— Что ж, тогда не буду мешать, Григорий Павлович. Работайте. Только не забывайте, что и отдыхать нужно.
Жогин улыбнулся.
— Спасибо, товарищ подполковник.
Внизу Нечаева опять встретил дежурный офицер, проводил в ленинскую комнату, где солдаты читали газеты, писали письма или тихо разговаривали, разделившись на маленькие группки.
— Скучновато у вас что-то, — сказал Нечаев, присаживаясь к столу, заполненному подшивками газет и журналов. — Устали вы, похоже, основательно.
— Не в том дело, товарищ подполковник, — заговорил было ефрейтор Машкин и вдруг замялся, умолк.
Нечаев знал ефрейтора как хорошего оператора, веселого, артельного товарища и как самого голосистого запевалу в гарнизоне. Месяца два назад после соревнования на лучшее исполнение строевых песен он сам вручал ему приз с шутливой надписью: «Волжанину, земляку Шаляпина, ефрейтору Машкину Константину Степановичу с благодарностью от командования».
— Так вы чего приуныли? — спросил Нечаев. — Никогда раньше я вас такими вроде не видел.
Ефрейтор нехотя стал объяснять:
