— Обидно, товарищ подполковник, в своем ракетном деле все как надо было, а тут...
— А тут не свое дело, значит? Выходит, борьба с десантом противника дело постороннее. Странно вы рассуждаете.
Машкин в замешательстве посмотрел на молчавших товарищей.
— Не то чтобы постороннее, товарищ подполковник, но и не прямая наша задача, как, например, подготовка к пуску.
— Не прямая, говорите?
— Конечно. Сами посудите, если не будет расчетных данных ко времени, то и никакого ракетного удара не произойдет.
— А если десант противника захватит всех нас вместе с пусковыми установками, тогда удар произойдет? — Нечаев строго посмотрел на растерявшегося Машкина. — Ну, ну, отвечайте.
Машкин долго переглядывался с товарищами, как бы спрашивая: «А вы чего молчите?»
Наконец кто-то сказал без энтузиазма:
— Охрана ж должна быть.
— Верно, охрана должна быть, — подхватил Машкин.
— Ладно, допустим, что подразделения для охраны пусковых установок выделены командованием. Но ведь они могут опоздать, да и противник в любой момент отсечь их может от расположения ракетных установок. Как быть в таком случае? — спросил Нечаев.
— Тогда, конечно... Сами тогда должны защищаться, — согласился Машкин. — Но ведь это исключительные обстоятельства, товарищ подполковник.
— Исключи-и-тельные... — протянул Нечаев. — Да при современных воздушных средствах десантные действия могут приобрести самые массовые размеры. Или вы такое не допускаете?
— Нет, почему же, допускаю, — сказал Машкин. — Мы на такой случай дополнительные обязательства приняли.
— А где же они, ваши новые обязательства? — спросил Нечаев.
Все посмотрели на рослого бритоголового солдата с густыми рыжими бровями, что сидел неподалеку от ефрейтора Машкина. Тот мгновенно встал, громко доложил:
— Рядовой Омелин, оператор. По совместительству художник, товарищ подполковник.
— Знаю, — улыбнулся Нечаев. — Значит, обязательства у вас?
— У меня, товарищ подполковник. Разрешите показать?
Омелин метнулся к шкафу, достал тетрадь, проворно раскрыл ее на столе перед начальником политотдела. В тетради карандашом было записано:
«Добиваться в боевых расчетах полной взаимозаменяемости номеров, уметь отлично стрелять из автоматов, бросать в цель гранаты, постоянно держать при себе противогазы...»
— Что ж, разумно, — сказал Нечаев. — Но тут, я думаю, нужно особо подчеркнуть роль боевых расчетов в защите пусковых установок, о чем как раз и толковали мы только что. Как вы считаете, товарищи?
— А так и считаем: записать, — ответил за всех Машкин.
— Вот теперь ясно, — сказал Нечаев. — Но все это нужно написать крупным шрифтом и повесить на видном месте. Не прятать же обратно в шкаф.
Омелин с деловым видом полистал тетрадь, потом молча достал из шкафа ватман, банку с краской, кисточку. Бумагу прикрепил кнопками к столу, начал разводить краску.
— Правильно! — одобрительно кивнул Нечаев и, только теперь приметив в глубине комнаты черноглазого Николу Ероша, воскликнул: — О, да у вас гость!
Нечаев не раз уже видел, с каким старанием этот малоразговорчивый украинец помогал расчетам приводить в порядок пусковые установки после полевых занятий.
— Значит, дружба с ракетчиками крепнет, Никола? Хорошее дело!
— А мы его в наводчики готовим, — снова вмешался в разговор бойкий ефрейтор Машкин.
— И как, успешно?
— Времени мало. Его бы к нам насовсем. Способный он человек, товарищ подполковник.
— Так вот и учите без отрыва от основной службы. Никто же не запрещает.
— Без отрыва трудно, — серьезно сказал Машкин.
— А он трудностей не боится. Верно, Никола?
Ерош смущенно пожал плечами, но сказать ничего не успел. В ленинскую комнату вбежал дневальный и, вытянувшись в струнку, доложил, что начальника политотдела просит к телефону командир дивизии. Нечаев посмотрел на часы: было без четверти десять. С того момента, когда он выбрался из комдивского газика у подъезда своего дома, прошло уже более трех часов. За это время могло случиться всякое: произойти ЧП, поступить важный приказ из штаба округа, наконец, сам комдив мог объявить тревогу в какой-либо части.
— Что ж это получается, Геннадий Максимович? — послышался в трубке шутливо-упрекающий голос комдива. — Я считаю, что вы дома отдыхаете, а вы сбежали, оказывается?
— Ничего подобного, Сергей Иванович. Просто решил прогуляться после ужина. Погода уж очень располагающая: тишь, звезды, листья багряные с кленов падают.
— А серенады никто не поет?
— Вот чего нет — того нет.
— Ну если так, приходите ко мне, — предложил Мельников. — Хочу видеть вас... неотложно.
— Серьезное что-нибудь? — спросил Нечаев.
— А вместе под кленами постоим, на звезды посмотрим, — уклончиво ответил Мельников.
И всю дорогу, пока добирался до комдивского дома. Нечаев терялся в догадках: что же все-таки произошло? Лишь придя к Мельниковым и увидев за столом свою жену и хозяйку, понял: волновался совершенно зря.
— Хитро разыграли вы меня, — сказал Нечаев, уважительно пожимая руку Наталье Мироновне. — С радостью прочитал о вас в газете. — Он протянул ей кленовую ветку с яркими ажурными листьями.
— Смотрите-ка! — всплеснула руками Ольга Борисовна. — А я и впрямь думала, что у него дела служебные.
Наталья Мироновна лукаво заметила:
— Ты, Оленька, зря притупляешь бдительность.
Мельников взял гостя под руку и, как бы защищая от колких женских реплик, усадил возле себя.
— Ну что там у ракетчиков? — спросил он. — Все разбираются, наверно, что у них главное и что не главное? Вот же проблема появилась!
— Но мы сами виноваты в этом, — сказал Нечаев. — Всюду же только и твердили: «Ракетчики — наша молодая интеллигенция», «Наша боевая инженерия». Вот они и возомнили о себе бог знает что.
Мельников задумался.
— А что, верно вы подметили, Геннадий Максимович. Мы даже в гарнизонный караул не выделяли людей из ракетного подразделения, чтобы не отвлекать от рационализаторских дел. Так ведь? — Он пристально посмотрел на Нечаева. — Что умолкли? Не хотите критиковать командира дивизии?
— Не в том дело, Сергей Иванович.
— Чего там «не в том»! Что было, то было. Оно всегда так: одно налаживаешь — другим поступаешься и сам того не замечаешь. А теперь вот разбирайся. Ну как все же там, в подразделении? Самого командира видели?
— Видел. Но не стал с ним говорить о просчетах. Пусть сам хорошо подумает. Он человек мыслящий.
Мельников грустно покачал головой:
— Вот так и я полагал: «мыслящий», «думающий», а теперь развожу руками... Ах, Григорий, Григорий! И как же я верил ему, как верил!
— А теперь не верите? — удивленно спросил Нечаев. — Так вот сразу и разуверились?
— Не в том дело. Жогин сам должен понять: он — прежде всего командир подразделения и главным в его деятельности была и остается работа на пусковых установках, а инженерные поиски уже потом.
