— А почему ты грустный? Что с тобой?
Вместо ответа он молча увлек ее в степь, где все еще торчали сухие будылья прошлогоднего татарника, но уже всюду, и на буграх, и в низинах, набирали силу молодые травы. И хотя травы были пока слабые, низкорослые, свежий травяной запах настойчиво струился в тихом вечернем воздухе. Вдали в темноте, словно в неспокойном море, то вспыхивали, то угасали два тоненьких пучка света: похоже, чья-то запоздавшая машина выбиралась из-за холмов на большак.
— Хочешь туда? — спросил Крупенин, крепко сжав Надину руку.
— Далеко же очень, — сказала она. — Мы не дойдем.
— Дойдем, — уверил он. — Мы теперь с тобой куда хочешь дойдем. Я люблю тебя, Надюша, очень люблю, — Крупенин обнял ее и поцеловал в губы. Потом они долго смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. И он снова поцеловал ее.
— А звезд-то сколько высыпало, — оказала Надя, поглядев на небо.
Звезд и в самом деле казалось больше, чем всегда, и висели они низко, над самой головой. Крупенин, вздохнув, сказал:
— На небе много разных звезд, но нет звезды его...
— Ну вот и опять загрустил, — сказала Надя. — С чего это, а?
Крупенин молчал, задумавшись.
— Боря, ну что ты? — Она сдернула с него фуражку и весело потрепала за волосы. — Ну не будь таким, слышишь?
— Понимаешь, Надюша, — сказал он тихим, приглушенным голосом, — погиб Саввушкин. Наш Саввушкин.
— Погиб? — удивилась Надя.
— Да. А ты знала его?
— Нет. Но я слышала. Это который в Усть-Невенке?
— Он.
— Как ужасно! Мирное время, и вдруг — погиб. А что же произошло, Боря?
— Не знаю. Ничего еще пока не знаю.
40
Они шли по твердой, каменистой дороге втроем: Крупенин, капитан Ремешков и товарищ Саввушкина по караульной роте рядовой Коробов — единственный свидетель происшествия. Солнце только взошло, и в окрестностях Усть-Невенки по низинам еще держались тощие обрывки ночного тумана. Ремешков тронул Крупенина за локоть и, показывая в сторону от поселка, спросил:
— Вон те бугры, с коричневыми макушками видите?
— Вижу хорошо, — ответил Крупенин.
— Так вот за ними как раз и находится этот объект, где стояли Саввушкин и Коробов, один — с южной стороны, другой — с северной.
— Понятно, — сказал Крупенин. Он теперь уже знал, что Саввушкин охранял какое-то новое экспериментальное горючее, что в люк бака попала молния, и Саввушкин закрыл собою горловину люка, предотвратив катастрофу.
— И все это на ваших глазах, значит? — спросил Крупенин у низкорослого задумчивого Коробова.
— Так точно, на моих, — тяжело вздохнул Коробов. — Оно, конечно, не близко я был, шагов на двести, пожалуй, а то и побольше. Но видел хорошо, как разводящий лаборанта приводил на пост, как тот на баке сидел. Только вот люка открытого потом, когда лаборант ушел, не приметил. Да его и Саввушкин, похоже, не видел, А то бы он разве не потребовал закрыть. Потребовал бы обязательно. Туча ведь надвигалась.
— Да, конечно, — согласился Крупенин. — Ну а как молния ударила, вы тоже заметили?
— Нет, как молния ударила, я не заметил. Тогда я за другой стороной наблюдение вел. Да и удара-то не было. Так, наверное, искра попала. А вот как дым поднялся и шары огненные с искрами, потом как Саввушкин подбежал к баку, очень хорошо видел. Я тогда, чтобы тревогу поднять, два выстрела сделал.
— А почему же Саввушкин люк не закрыл? Разве нельзя было? — продолжал допытываться Крупенин.
— Не мог, наверно, — предположил Коробов. — Огонь ведь не ждал, товарищ старший лейтенант.
— Видите ли, какое дело, — объяснил Ремешков. — Закрыть люк не так-то просто. С механизмом повозиться нужно.
— Значит, оставалось одно?
— Безусловно, — подтвердил Ремешков. — Вы себе представить не можете, что бы тут произошло, если бы, к примеру, Саввушкин растерялся и не затушил пламя...
Солнце поднималось все выше, и лучи его, пронизывая утренний воздух, согревали землю, молодую траву, ласково поблескивали на железных крышах поселка. Крупенин смотрел на все эта и не мог поверить, что не встретит он больше Саввушкина, не увидит его синих глаз и не услышит голоса. Митя Саввушкин стоял перед ним живой, беспокойный, с умным мечтательным взглядом, точно такой, каким Крупенин видел его зимой в караульном помещении.
Ремешков неторопливо свернул с дороги на тропку. Крупенин и Коробов шли за ним следом. Впереди, на кургане, показался обелиск с блестящей металлической звездочкой на верхушке. Перед ним сидела женщина и скорбно смотрела на свежий рыжеватый холмик. Она горестно и беззвучно шевелила губами, словно шептала что-то своему сыну, а смуглые худые руки ее старательно приминали и приминали комковатую могильную землю. Ремешков подвел Крупенина к женщине и сдержанно, чтобы не потревожить тишины, сказал ей:
— Это командир приехал. Из училища.
Женщина медленно выпрямилась и долго смотрела своими утомленными от слез глазами в лицо Крупенина, как бы силилась что-то вспомнить.
— Вот-вот, — чуть слышно зашептала она вздрагивающими губами. — Таким он и описывал вас. Точно, точно. А как он рад был вашему приезду к нему. Вы даже представить не можете. Никогда еще я не получала от него такого большого письма, как в тот раз. И какие слова там были: «Мама, самое главное в жизни — это понимать, что ты нужен, что ты...» Ах, Митя, Митя. А я и не знала, что он у меня такой отчаянный.
— Отважный он у вас и мужественный, — сказал Крупенин.
— Да, да, на такое решиться, — бормотала женщина. — Не знаю. Не представляю.
Она хотела обнять Крупенина, но слезы, обильные материнские слезы, покатились по ее усталому и почерневшему от горя лицу. Немного справившись с собой, она тихо, шепотом попросила:
— Вы расскажите мне о нем. Все, все расскажите. Крупенин смотрел на нее и не знал, что же ответить, где найти такие слова, которые хоть немного облегчили бы материнское горе.
— Только вы ничего не скрывайте, — предупредила она, угадав его мысли. — Я ведь и днем и ночью думала о нем, и сердцем чувствовала каждую извилинку в его жизни. Даже если он скрывал что-то, все равно чувствовала. Теперь уже, когда мой сын не пожалел себя для людей, для Родины, мне дорого все: и то, чему я радовалась, и то, что заставляло меня обливать слезами подушку. И вы не стесняйтесь, не скрывайте ничего. Я прошу вас.
— Хорошо, — ответил Крупенин, взяв женщину под руку. — Я расскажу.
Солнце набирало и набирало силу и огромное, переполненное теплой синевой степное небо плыло над могилой Саввушкина. Его небо.
Весть о гибели Саввушкина произвела на Забелина такое впечатление, как будто он виноват был в этом трагическом происшествии. Вечером, после того как старший лейтенант Крупенин получил от него
