сосну, затем сдала назад, круто развернулась и запрыгала по луговине.
Через какое-то время, показавшееся чрезмерно долгим, они выскочили на грунтовку. Пустынную спящую деревню с тускло поблескивавшими бельмами окон миновали, не сбавляя скорости.
— Может, тут медпункт есть? — запоздало крикнул Мурзин.
— Какая медицина в нынешних деревнях! — тоже в крик ответил Маковецкий и подался вперед, задышал в затылок. — Гони до райцентра, там больница.
— Вещи-то не собрали.
— Потом соберем.
Больницу нашли быстро. Какой-то ночной гуляка, которого они внезапно осветили фарами на перекрестке, показал куда ехать. И медперсонал оказался на месте: две белых фигуры сидели на скамье под единственным светящимся окном приемного покоя — молоденькая медсестра и почти такой же молодой дежурный хирург.
— Огнестрельное ранение, — сразу определил хирург. — В милицию надо заявить. Заявляли?
— Мы прямо сюда…
— Позвоните в милицию. Сами, — многозначительно добавил хирург, осматривая рану.
— Ты давай звони, а я съезжу, соберу там все, — предложил Маковецкий.
— Да кусты осмотри, найди… что за сволочь!..
— Обязательно.
Позвонив в милицию, суматошно и бестолково рассказав о случившемся, Мурзин выбежал во двор, к машине, но та уже исчезла в темноте. Он сунулся было в комнату, где на столе, страшно неподвижный, лежал Лешка Миронов, но молоденькая сестричка с неожиданной напористостью выставила его в коридор.
В коридоре тускло горела лампочка, пахло обычной для больниц смесью лекарств, было пустынно и тихо. Послонявшись по коридору, помаявшись в ожидании какое-то время, ему показалось — не меньше часа, Мурзин снова шагнул к двери. Но дверь сама открылась, и вышел врач. По лицу его ничего нельзя было прочесть, и Мурзин спросил шепотом:
— Ну, как?
— Плохо, — сказал врач и взял Мурзина за руку. — Вы кто ему?
— Друг… Как он?
— Он умер.
— Как умер?!
Врач пожал плечами.
— Да вы что?! Крови почти не было, ранка — чуть-чуть…
Врач ничего не ответил, успокаивающе погладил Мурзина по плечу и ушел.
Дальше все было как во сне. Пришли какие-то люди, переложили Миронова на высокую тележку с желтым дощатым верхом, накрыли простыней, пятнистой, неопрятной.
Затем с обычным воем подкатила полосатая «Волга». Два милиционера с короткими автоматами наполнили больницу громкими голосами, топотом. Третий, в гражданском пиджаке, кругленький, маленький, похожий на ночного гуляку, пошептавшись с врачом, подошел к Мурзину, представился:
— Лейтенант Воронков. Это вы привезли труп?
— Какой труп?!
— Ну, убитого.
— Мы товарища привезли, раненого, сердито ответил Мурзин.
— Мы — это кто?
— Я и Маковецкий. Он поехал собрать вещи.
— Тоже пьяный?
— Разве я пьян?
— Ну, выпивши, не отрицаете?
— Не отрицаю.
— Очень хорошо. А где пистолет?
— Какой пистолет?
— Из которого убили. Мелкокалиберный.
Первое желание было — наорать. Но Мурзин сдержался. На то и милиция, чтобы задавать дурацкие вопросы.
— Никакого пистолета у нас не было.
— У кого же он был?
— У кого был, того и спрашивайте.
Лейтенант внимательно посмотрел на Мурзина, усмехнулся, почесал левое ухо.
— Спросим. А пока вам придется поехать с нами. — Он повернулся к медсестре, сидевшей за столом и, как ни в чем не бывало, читавшей книгу. Когда другой приедет, скажите ему, чтобы ехал в райотдел. Сразу. Это в его интересах, так и скажите.
В милиции пришлось рассказывать все в подробностях, отвечать на странные и нелепые, как думалось Мурзину, вопросы. Затем лейтенант дал ему расписаться под протоколом и велел до утра дожидаться в коридоре.
— Как рассветет, поедем на место преступления, — сказал он.
Сидя на скользкой, отполированной бесчисленными посетителями скамье, Мурзин пытался взремнуть, но у него ничего не получалось. Вспомнил о бумажнике Миронова, достал. Паспорт он отдал лейтенанту еще в больнице, а бумажник опять сунул в карман и забыл. Теперь он с непонятной боязнью рассматривал его. Денег было немного — несколько 50-тысячных купюр, — и какие-то бумажки. Одна заинтересовала. На ней были немецкие имена и фамилии, и цифры, цифры, явно номера телефонов с междугородными и международными индексами. В подробностях вспомнил все, что говорил Миронов о документах, которые будто бы имеются где-то в Германии и которые надо непременно добыть. И понял: теперь это полностью его дело. Как завещание.
Дремотное состояние сразу прошло. Мурзин вскочил, толкнулся в дверь, куда ушли милиционеры, но дверь оказалась запертой. Пошел к дежурному, скучавшему у телефонов.
Отодвинув стекло, отгораживавшее дежурку от коридора, и выслушав Мурзина, дежурный не очень вежливо разъяснил:
— Велено ждать, ждите. Говорите спасибо, что в коридоре, а то ведь у нас вон для ожидающих- то.
Он показал на металлическую клетку в углублении стены, усмехнулся и задвинул стекло, отгородился.
Очередной раз Мурзин очнулся, когда темное окно в конце коридора посветлело. Снова пошел к дежурному, попросил разрешения позвонить в больницу.
— Что надоть? — отозвался скрипучий сонный голос.
— Больница?
— Ну, больница.
— Маковецкий не приезжал?
— Это какой же?
— Мы привезли раненого в голову. Он умер.
— Царство ему небесное.
— А Маковецкому велено ехать в милицию.
— Это который умер?
— Да нет же, кто привозил. Он уехал и должен был вернуться в больницу. Ему надо в милицию.
— Никто не приезжал.
Трубка зачастила гудками. Это было очень странно, что Маковецкого до сих пор нет. Может, что на дороге? И верно ведь, нетрезвый за рулем. Мурзин нервно прошелся по коридору, постучал в запертую дверь. Милиционер, открывший ему, был взъерошен, волосы торчали рыжим гребнем. Ослабленный ремень свисал вправо, кобура с пистолетом съехала на живот.
— Чего тебе?
