не хочет учиться, считал Алексей Павлович, ему же хуже.
— Сиди дальше в своем дерьме, — так и сказал Портнов последнему из уходивших барабанщиков. — А мы будем музыку играть.
— Музыку? — переспросил барабанщик, проработавший в составе «Каданса» столь недолго, что Портнов даже не успел запомнить его фамилию. — С этой твоей музыкой от тебя скоро все разбегутся. У тебя, братец, от безденежья просто крыша поехала.
Леша Портнов не был сумасшедшим. Как человек творческий, он просто увлекался. Он хотел добра — и группе, и себе, и своей жене Валентине. Валя много лет терпеливо сносила нищету, грошовые гастроли, отнимавшие у ее мужа очень много сил и приносившие в дом очень мало денег, крики по телефону, разборки с друзьями, алкоголизм, который ее Лешу, слава богу, напрямую не затронул, но зато утянул львиную долю его друзей в пучину безвыходного и безнадежного пьянства, и ей приходилось вместе с мужем решать проблемы умирающих дружков — кого «кодировать», кого просто из запоя выводить.
На самом деле Леша хотел лишь одного — успеха. И, конечно, денег. Впрочем, одного без другого, как он считал, не бывает. А успех все не приходил. Песни, которые он писал, друзья слушали с удовольствием, их с удовольствием слушали жены друзей, любовники этих жен, дети любовников, и, самое обидное, та треть зала, которая собиралась на концертах «Каданса», тоже слушала с удовольствием, подпевала, танцевала в проходах, приходила в гримерку с водкой или портвейном.
Но это была только лишь треть зала. Всегда и везде. В разных городах сначала Советского Союза, а потом России, Белоруссии, Украины…
Песни Портнова нравились даже устроителям концертов. Но несмотря на это, устроители звонили Леше все реже, приглашали хорошо если раза два в год. Жить так дальше было нельзя, но бросать музыку Портнов не собирался и, дабы решить эту неразрешимую задачу, начал искать ошибки в собственном творчестве.
— Смещение, — повторял Портнов, образованный, прекрасно знающий теорию музыки человек, купившийся на шарлатанскую теорию учителя-недоучки. — Смещение.
Это было ключевое слово гуру — Миши Франкенштейна, как звали его приятели. В перерывах между «кислотой» и героином Миша в больших количествах слушал старый тяжелый рок семидесятых, покачивал в такт указательным пальцем, прихлопывал ладошкой по табурету и произносил многозначительно:
— Смещение…
Это таинственное смещение в барабанных рисунках, в нотах бас-гитары, в общем ритме и искал Портнов, мучая своих друзей, пытаясь добиться от них желанного «драйва», который сразу же соберет в залы публику, привлечет менеджеров, откроет для «Каданса» радиоэфир, распахнет двери телевизионных студий, и дальше пойдет не жизнь, а просто малина с клубникой, обильно заправленные густыми сливками.
Окончательно рассорившись с остатками «Каданса», Леша принял героическое решение и покинул группу, которой отдал ни много ни мало — двадцать лет своей жизни. Лучших лет, как он теперь понимал.
— Леха, — сказали ему музыканты во время последней, самой последней встречи. — Леха! Тут ситуация такая. Или ты, или мы. Мы больше не можем. У нас есть предложения…
— Идите на хуй со своими предложениями, — сказал Леша. — Я все понял. Всего доброго.
И ушел, хлопнув дверью.
Потом, правда, все они созвонились, долго друг перед другом извинялись и остались вроде бы в приятельских отношениях.
Через неделю Портнов узнал, в чем заключалось «предложение», так и не озвученное музыкантами при расставании с руководителем. «Каданс» стал аккомпанирующей группой певицы Раисы Неволиной, когда-то очень неплохо, даже более чем неплохо певшей джаз, занимавшейся как классикой, так и самыми смелыми музыкальными экспериментами, дружившей с записными авангардистами и почти уже ставшей культовой фигурой столичного андеграунда, а потом как-то быстренько переквалифицировавшейся в заурядную поп- певицу.
«Жить-то надо», -покачивая головами, говорили умудренные возрастом авангардисты и печально улыбались, когда видели на экранах телевизоров свою подружку Раису, которая в окружении спортивного вида прыгающих мальчиков и девочек, похожих на мальчиков, открывала рот под фонограмму, солнечно улыбалась и всем своим видом показывала, что ей очень хорошо и лучшей жизни она никогда не могла себе представить.
«Жить-то надо».
Авангардисты с сожалением переключали каналы телевизоров, но Раиса была всюду — «Песня года», концерт, посвященный Дню милиции, День города, выступление перед солдатами в одной из «горячих точек».
«Жить-то надо»…
Примерно через месяц после того, как Портнов узнал о решении «Каданса», он включил телевизор и увидел улыбающуюся в микрофон Раису. За ее спиной весело выплясывали разнополые «движущиеся обои», а за их точеными фигурками Леша разглядел лица своих друзей. Лица эти всего за месяц успели невероятным образом пополнеть, они были равнодушны и блестели, словно покрытые лаком.
Вот тогда и пришло решение.
— Все, Валя, — сказал он, отодвинув от себя тарелку с безвкусной котлетой-полуфабрикатом. — Все. Иду в большой бизнес. Раз пошла такая пьянка…
— Давно пора, — ответила Валя. — Только в какой? Что ты делать-то будешь?
— Займусь продюсерской деятельностью.
— Господи ты боже мой! — Валя с грохотом бросила тарелку в раковину. — Я-то думала, тебе что- нибудь дельное на ум пришло… А ты снова… Когда же этому настанет конец?…
Несмотря на все свои творческие неудачи, Леша Портнов пользовался в музыкальном мире столицы уважением и имел определенный авторитет, не говоря уже о том, что он знал всех и все знали его. А многие
