— Как это — какие? Те самые. Наркоты. Музыканты, — уточнил Шурик.
— Да ты чего? С ума сошел? За фраера меня держишь? Тут и к бабке не ходи, любому ясно, что подстава в чистом виде. Даже не очень замазанная. Так, на скорую руку все слеплено. Уторчались ребятки, потом явился киллер, которого они все, скорее всего, знали. Пустили его в дом, он ребяток еще больше удолбал — в лаборатории до сих пор колдуют над анализами крови, не могут разобраться, что за гадостью их там накачали. Включая, кстати, и самого Кудрявцева. Потом, когда все вырубились, киллер спокойно шлепнул кого надо, ствол пристроил к пареньку и не спеша ушел прочь. Вот и вся история.
— А парни, значит, все равно сидеть будут?
— Будут. Или ты считаешь, что они должны на свободе гулять? Наркоты в законе. Все дилеры ими охвачены, все бляди московские, все тусовки наркотские. Последнее время они даже с кокаина слезли, жестко на гере сидели.
— А ты сам разве не сидишь?
Следователь прищурился.
— Тебе-то какое дело, Шурик? Ты что у нас, ангел без крыльев?
— Нет, я не ангел. Просто убийство вешать на мальчишек…
— Вешать, не вешать… Я считаю, что им на свободе гулять нечего. Заслужили вполне. Не сегодня- завтра сами бы влезли в какую-нибудь гадость. Они социально опасны, Шурик, неужели не понимаешь? Им нельзя давать по Москве гулять. Они уже все на финишной прямой. А зона им только на пользу пойдет. Мы уж постараемся…
— Ну конечно. Вы постараетесь.
— Мудак ты, Александр Михайлович. Не перебивай меня, бога ради. Ты же не дослушал того, что я хотел сказать.
— Пожалуйста, продолжай. Очень интересно.
— Ты нас за зверей-то не держи, ладно? Не в наших интересах, чтобы они просто на зоне парились, десять лет впустую там торчали. Они у нас поедут в больничку. Тюремную, разумеется. В себя придут, с дозы слезут.
— Конечно, там слезешь…
Глаза Бурова сузились.
— Не пори чепухи, Михалыч. Надо будет — специальные люди проследят, чтобы и с дозы слезли, и сил набрались.
— Ах, ты в этом смысле? Длинные руки…
— Точно. Ты даже не представляешь, насколько они у нас длинные.
— Да где уж…
— Вот именно. Короче, выйдут годика через два…
— Это за убийство-то?
— Успокойся. Я говорю — выйдут, значит выйдут. На суде все решат. Убийство убийству, как ты знаешь, рознь. На тебе ведь тоже убийство по неосторожности висело. А ты так легко отделался…
Шурик осторожно кашлянул.
— Зря ты это, Буров. Не люблю я вспоминать такие вещи…
— Ну уж, брат, извини. Ты спросил, я тебе дал развернутый ответ. Конечно, я ни секунды не верю, что они Кудрявцева завалили. А завалил его…
— Кто?
— Тебе интересно?
— Конечно. Еще бы.
— Сказать?
Буров был уже изрядно пьян.
— Тебе, Шурик, я могу, конечно, сказать. Ты ведь как бы свой человек. Да? Я не ошибаюсь?
— Слушай, брось ты чушь молоть. Свой, не свой… Что мы, первый день знакомы?
— Не первый. Но и не так чтобы очень уж долго. А ведь я про тебя много чего знаю, Шурик…
— Да я в курсе.
— Серьезно? Ну вот и отлично. А завалил Кудрявцева, конечно же, Грек.
Буров так неожиданно закончил фразу, что Шурик не сразу осознал смысл сказанного. У следователя была такая особенность — важную информацию он выдавал вскользь, как бы между делом, вставляя ее в поток необязательных слов.
— Как ты сказал? Грек?
— Ну да. А кто же еще? Конечно, Грек. У него и интерес был. Я его давно пасу. Он, гад, через клубы Кудрявцева наркоту гнал. А Ромочка наш стал упираться. Мол, и без Грека, говорил, обойдусь, и вообще вещал — дескать, не хочу с наркотой возиться, опасно это, да и быдло всякое вечно вокруг трется. Он ведь, блядь, светский господин был. Ну, конечно, из золотой молодежи… Сволочь номенклатурная. Не поверишь, Шурик, ни капельки мне его не жалко. Падла кремлевская…