работодатель мой. Бывший. – Она вздохнула. – Вавилов это, во кто!
– Господа, господа, – всполошилась Анна, – зачем же так грубо? Приличный мужчина такой. А вы его за une sorte de merde[23] держите.
– А это кто? – изумилась Маркиза. – Эй, парни, кто тут геронтофил, кайтесь.
– Это подружка моя, – сказал Огурец. – Старая.
– Ну это мы и сами видим. Откуда взялась-то?
– Оттуда. Огурец честно показал в угол.
– I see. Shared dream, – подытожила Маркиза. – Ладно, проехали. Глюк так глюк. Мне не привыкать. Слышь, глюк, может ты отследил, куда Вавилыч ушкандыбал?
Старенькая Анна печально смотрела на jeunes b?tes[24] .
– Il venait chercher de guitare[25] , – объяснила она девочке по имени Маркиза.
– Where is a guitar, fuck your mind?[26] – встрепенулся Огурец. – Маркиза, tsra-translate[27] .
– Щас! – сказала Маркиза. – Сам объясняйся с глюками. Заколебал вконец! Ты врубись, это же НЕ МОЙ глюк. Он общий.
– А в-вот и я, – кокетливо выдавил Вавилов, открывая дверь в «нумера». – О-о! Нашего полка прибыло. Бабуль-ка какая-то. Мадам!..
– Какая я вам бабулька? – обиделась Анна. – Я и не бабулька вовсе. И вообще, наливайте, мужчины. У меня поезд скоро. Спешу.
– Не ссы, – успокоила ее Маркиза. – У этого, вон, колёса. Джипяра навороченный. Что за джип-то у тебя, кстати, Вавилов?
– «Чероки»... – начал было Владимир Владимирович, но Маркиза не дала ему договорить.
– Во! Джип – широкий. Я же говорила, тачка – на всех хватит. Все влезем. Влезем, а, хозяин жизни?
– Влезем. Вавилов усмехнулся.
– Джип, и правда, широкий.
– И холуй при нем, – не унималась Маркиза. – И ваще. На этот поезд не успеешь – под другой впишем. Какая, блин, разница? Вздрогнули, люди!..
– А Леков где? – озаботился вдруг Вавилов.
– Да спит он, – ответил Огурец. – Поблевал, покашлял и спит. After, так сказать, humble vomitting[28] . – Ты гитару приволок, мэн? Как обещал?
– Там, – Вавилов мотнул головой. – А вообще-то, господа, вы кто?
– Ну, здрас-сьте!
Маркиза сделала книксен.
– Я, между прочим, до недавнего времени в вашей фирме работала, Владимир Владимирович. Покуда вы меня в троллейбусе не уволили.
– А кем?
– Дизайнером, с вашего позволения.
– Да? Вот как интересно... А что ты пьешь, дизайнер?
– Все, что горит. И трахаю, уважаемый бывший начальник, все, что шевелится.
– Ты?
– Я.
– Пардон, пардон, господа, нельзя же так сразу – «трахаю»... Вы, милочка, такая юная, такая прекрасная... Как вас зовут? Маркиза? Вам же еще жить и жить, Маркизочка, – встрепенулась Анна Каренина.
– Погоди, бабуля, не встревай. Держись за стакан и молчи. – Застывшая в нижней точке книксена Маркиза неотрывно и зло глядела на Вавилова.
«Господи, какие же они все дети!» – подумала Анна.
– Ну, что молчишь, начальник?
– Ты еще на пол сядь. – Вавилов решил не поддаваться на дурацкие подначки.
Книксен, понимаешь. Из нижней точки книксена, если простоять в ней некоторое время, удобно перейти в стойку дракона.
Огурец сделал попытку сконцентрироваться. Маркиза, если ей вожжа под хвост попадет, такую акробатику может дать, что мало никому не покажется. Даже этому мажору. Хотя и крутой он. Реально крутой. Кстати, кто он такой, вообще? Работодатель Маркизин – стало быть, шоу-бизнес.
– Слышь, ты кто вообще-то, мужик? – спросил Огурец у Вавилова.
Книксен начал угрожающе перетекать во что-то, чему в китайской философии нет ни имени, ни названия. Похоже, что Маркизин книксен грозил закончиться ударом в точку ху-зна.
– Да я, как тебе сказать, брателло... «Как мучительно долго меня учили делать книксен – подумала Анна. – И насколько все это было бессмысленно... А эта девочка...»
«Центр тяжести, если она голову чуть откинет назад, сместится, – подумал Огурец. – И тогда она точно грохнется на спину. А если голову чуть вправо, то...»
Маркиза наклонила голову вправо.
Джинса потертая, клетчатая рубаха. Из нагрудного кармана вываливается мобильник, из штанов потертых, джинсовых, мелочь – пш-ш-шик! – никелированной речушкой потекла. И пачка сигарет – шлеп – из какого-то потаенного кармана.
– Ассс! – прошипела Маркиза. – Ассс!.. Сальто, двойное сальто, сальто заднее и снова в книксен. «Научилась держать себя, – подумал Огурец. – Не дерется теперь хотя бы. И то хлеб».
– Какая чудная вещица у вас, – тихо сказала Анна. – Чудная, просто чудная.
Маркиза сгребла ладошкой вывалившийся из-за пазухи кулон на тонкой серебряной цепочке и быстро спрятала его под рубаху.
– Фамильный? – спросила Анна.
– Ну, женщина, я вас умоляю, что вы, как глупая, – купленный.
Даже не оборачиваясь, Маркиза выстрелила последнюю тираду и тут же, посерьезнев, обратилась к Вавилову:
– Понял, какого дизайнера потерял?
– Я дизайнера потерял? – спросил Вавилов. – Я – потерял? Да у меня таких, как ты, знаешь, сколько было?
– Таких, как я, не было никогда, – уверенно ответила Маркиза.
– Очень может быть. А знаете, вообще, господа, чем я занимаюсь?
– Знаем. Леков стоял посреди комнаты. Когда он успел войти в гостиную из соседней комнаты, никто не успел заметить. Но он стоял – в той же грязной нейлоновой куртке, в джинсах-«варенках», вышедших из моды уже лет семь назад, переминался с ноги на ногу, пачкая ковер грязью со стоптанных скороходовских говнодавов.
– Слушай, – сказал Вавилов. – Я тебя знаю.
– Это замечательно, – осклабился в улыбке Леков. – Ты пожрать-то принес? А то я вырубился тут...
– «Пожрать»... Что такое – «пожрать»? Господи, да что это такое – «пожрать»? Разве это самое главное? Разве в этом смысл всего?..
– В этом, в этом, – заметила Маркиза. – Вот и Аннушка скажет. Правда, тетя Аня?
– Точняк, – уверенно сказала Анна Каренина.
– Да вы что? Да вы понимаете, кто... Что... Вавилов потянул из кармана свой мобильник. Постукал по кнопкам.
– Вахтанг? К «России» давай. Быстро. – И – этой невозможной гопоте: – Господа! Мне очень приятно было с вами тут, но я, пардон, поеду.
– Посиди, мажор, что ты, как неродной? Сказав это, Леков рухнул на ковер рядом с Маркизой, застывшей в выходе из книксена, задев ее локтем.
– Этой не наливать, – успел сказать Василек, умудрившись уйти от удара, – нога Маркизы прошла рядом с его головой.
