возможным. Никакой системы здесь явно не выстраивалось, и связать каким-либо образом получение кредита с гибелью бизнесмена, который его брал, было довольно трудно. За время, прошедшее после взятия кредита до гибели, бизнесмен мог десять раз прокрутить полученные деньги или растранжирить их в пух и прах.
В списке же взявших кредит оказалось сотни четыре физических лиц, а значит, практически все клиенты банка рано или поздно брали кредиты. Многие из них прекрасно здравствовали и поныне, раскрутившись с помощью этого самого кредита, а были и такие, которые умудрялись брать кредит чуть ли не каждый год, несмотря ни на какой смертельный риск. Следовательно, предоставление кредита — ещё не повод для прощания с жизнью.
Разумовский был в какой-то степени прав — отследить судьбу кредитных денег практически невозможно, скорее всего, их сразу пускали в оборот или переводили на личные счета в другие банки, и очень сомнительно, чтобы какого-нибудь бизнесмена отстреливали из-за кредита, который он получил полгода назад. Итак, рвалась последняя нить, тянущаяся к мошенникам — в банке терялись все их следы. О чем Панкратов и доложил Самохину на коротком совещании в его кабинете.
— Ну, так что, дело об убийстве Кизлякова окончательно повисло? — грустно уточнил полковник. — Ни одного подозреваемого, ни одного следа.
— К сожалению, ни одного, — кивнул Панкратов.
— И по банку все чисто?
— Чисто. Зацепиться не за что. Мои ребята ничего не нашли. Все деньги переведены на счет «Лика- строй» в «Дельта-банке». Ни такой фирмы больше в природе не существует, ни самого банка. Куда переведены деньги, непонятно.
— Вот как! Печально… — вздохнул Самохин, поднялся из-за стола, походил по кабинету, выглянул в окно.
Погода явно испортилась. Небо заволокло противными серыми тучами, готовясь к дождю. Ни просвета, ни проблеска. Словом, оно было такое же грязное и темное, как и это дело. Но что-то должно промелькнуть в нем. Хоть один единственный лучик, который что-то высветит. И во время жуткой грозы сверкает молния, освещая на секунду грешную землю. Не может такого быть, чтобы все было чисто. Всегда есть какая-то закорючка, которая торчит на абсолютно ровной и гладкой поверхности. Ну, хотя бы вот эта…
— Тебе сколько лет, Олег?
— Тридцать четыре, — ответил капитан, не понимая еще, куда клонит полковник.
— А мне пятьдесят восемь, — вздохнул полковник. — И я повидал всякого народа раза в два побольше тебя. Можешь мне поверить.
— Ну, верю. И что из этого?
— А то, что я человека сразу вижу, чувствую и понимаю. И я тебе скажу как на духу. Этот банкир Разумовский — темная лошадка. Что-то в нем есть непонятное. Как-то он ведет себя не так. Неестественно как-то. Не искренне. Интуичу я, что он тот ещё жук. А интуиции своей я ещё доверяю. Редко когда она меня подводила. Я ведь сразу просек, что Ларионов темнит. Так и оказалось.
Панкратов внимательно слушал его, пытаясь уловить мысль шефа. Он тоже почувствовал что-то подозрительное в поведении банкира, но ещё не осознавал, что именно. Уточнил:
— А что конкретно вам не понравилось, Аркадий Михалыч? Фраза, жест, интонация голоса? Что?
— Конкретно? — Самохин немного задумался, но ненадолго. Отошел от окна, сел на свое место за столом, поправил стопку бумаг. — Могу сказать и конкретно. Помнишь, Олег, он сказал такую фразу: «У нас в банке нет штатного киллера». Вроде бы шутка, но какая-то черная шутка, тяжеловатая. Можно её пропустить мимо ушей. Но, поверь мне, человек, как правило, шутит о том, о чем он думает, что крутиться в его голове, что находится в потоке его сознания. Голодный чаще говорит о еде, любитель выпить о выпивке, озабоченный о сексе. Это происходит подсознательно, даже помимо желания шутить на эти темы. Если бы он никогда не думал про киллера, он бы так не сказал. Не исключено, что банкир когда-то имел дело с посредником киллера или даже с ним самим, что-то у него не удалось, и он пожалел об отсутствии такой своеобразной штатной единицы. Когда человек замышляет преступление, он прокручивает в голове разные варианты и волей-неволей высказывается о том, что так или иначе связано с этим преступлением. В общем, мне не только это не понравилось, ещё кое-что, но эта его шуточка особенно зацепила.
— Честно говоря, мне она тоже не очень-то приглянулась, — вздохнул Панкратов. — Довольно мрачная какая-то. Но за шутку ведь не привлечешь к ответу.
— Не привлечешь, — согласился полковник. — Но проверить этого человека можно. Хочется до конца понять, какого он полета птица? Какими посторонними делами занимается в рабочее время? Чем живет, что думает, о чем говорит с приближенными?
Костя Корнюшин с готовностью кивнул.
— Короче говоря, вы предлагаете установить за ним слежку? Поставить в кабинете прослушку и сесть на хвост? И он сам нас в нору приведет.
— Возможно. — Самохин пожал плечами. Он ещё был не уверен в том, что это принесет какие-то плоды. Посадить двоих ребят на несколько дней поблизости от банкира и выяснить его связи и контакты — не сложно, но если это ничего не даст, начальство его не похвалит. Людям придется платить, кормить обедом, выделять деньги на бензин для машины. Все это неоправданные расходы.
— Можно, конечно, и слежку, — полковник покачал головой. — Только, я думаю, он не такой дурак, чтобы себя засвечивать в разных беседах и встречах с посторонними людьми. Если он действительно замешан в афере, то сейчас затаится и рот закроет. Долго придется за ним по пятам ходить. А времени у нас нет. Да и лишних людей тоже.
— Так что вы предлагаете? — немного раздраженно спросил Корнюшин. Он любил конкретные задания, а не непонятные «можно-возможно». Если шеф даст приказание, он его будет выполнять в меру своих сил. В этом есть преимущество подчиненного — не надо думать о том, что нужно делать.
Но Самохин уже все решил.
— Да, ничего другого не остается. Надо поставить ему прослушку в кабинет и сесть на хвост. Давай, Костик, у тебя это лучше всего получается.
— Есть, — вздохнул капитан.
Глава 3
Илья ворвался в квартиру, словно ветер в открытую форточку, рванул в комнату, со злобным выражением лица осмотрел её, как будто намеревался сей же час расправиться с любовником, если бы он присутствовал, вернулся обратно к двери, налетел по пути на Наташку. Она отпрянула в сторону, боясь попасть под горячую руку, спросила испуганно:
— Что ты ходишь?
— Я не могу сидеть! — резко бросил он, только тут заметив её. — Я вообще не знаю, что мне теперь делать! Все рухнуло! Все!
— Что рухнуло? — прошептала она.
— Надежда рухнула! Надежда выкарабкаться со дна.
Илья посмотрел на неё внимательно. И увидел чистые невинные глаза, незамутненные коварством и хитростью. Такие глаза не могут врать! Она, конечно, ничего не понимает и ни о чем не догадывается. Ну, конечно, ей-то откуда знать! Она и представить себе не может, чем обернулось для него её предложение. А вдруг не только может, но и представляет себе все очень хорошо? Поскольку знала об этом сразу и действовала заодно с ними.
Наташка испуганно хлопала длинными ресницами, увидев Илью таким раздраженным впервые в жизни. Переспросила:
— Какого дна?
Он тяжело вздохнул, просверливая её взглядом насквозь. Нет, похоже, она с этими ребятами никак не связана. Иначе трепетала бы, как осиновый лист. Или у неё железные нервы? Вряд ли. Просто была когда-то знакома с Федей, он её использовал для наводки и все. Скорее всего, она ни о чем даже не подозревала. Хотя… Женщина — это загадка. Ее душа — такой темный лес, в который войдешь и уже никогда не выйдешь. Она может преданно смотреть тебе в глаза и думать о том, как столкнуть тебя с подоконника. Впрочем, мужчина не лучше.
— Они меня обманули и ограбили. Как дурака! Как последнего идиота!
