разучился вообще куда-либо торопиться и привык все делать обстоятельно, не спеша. Там, откуда он прибыл, торопиться было как-то не принято, да и некуда.
По вагону прошла проводница, проверяя купе. Она заглянула в открытую дверь и хотела идти дальше, но резко затормозила, увидев его.
— А ты чего сидишь? Приехали уже! Уснул?
Она немного отпрянула. Парень явно не вызывал доверия. Старый потрепанный пиджак, непонятного цвета брюки, плохо выбритое иссушенное лицо, фингал под глазом. Просто бомж какой-то.
Андрей допил стакан, примирительно улыбнулся, подтверждая этим, что не проспал прибытие, а слегка задержался. Вот посидит немного и уйдет.
— Я сейчас, мать! Не люблю давки. Столько прожил в коллективе, что хочется одиночества. — Он поднялся, не торопясь, собрал вещички в мешок, словно нарочно растягивая радостные мгновения.
— Давай, давай! — торопила проводница. — Сейчас вагон закрою!
Он сунул купюру ей в нагрудный кармашек, стыдливо прикрывающий торчащий вперед мощный бюст.
— Не шуми, мать! Лучше скажи, что это за город?
— Белокаменск. Ты что, не знаешь, куда едешь? — удивилась проводница, но шелест купюры немного понизил громкость её голоса, и она заулыбалась.
— Знаю. Просто хотел удостовериться. А что, трамвай ещё ходит?
— Конечно, ходит. Куда он денется? Садись да поезжай.
— Поезжай! Не так это просто, мать. Я ждал этого трамвая целых шесть лет.
— Где ж ты был шесть лет? — весело закричала она. — Сидел, что ли?
Он перестал улыбаться, вздохнул и повесил на плечо вещмешок.
— Сидел. На остановке. Большая такая остановка в жизни. — Он протиснулся между ней и дверью в коридор и пошел на выход.
Проводница осеклась и виновато смотрела ему вслед.
Андрей спустился на опустевший перрон. Последние пассажиры заходили в двери вокзала, и платформа была пустынна, как утреннее шоссе. Он глубоко втянул воздух и осмотрелся вокруг, почему-то глядя больше на небо, чем на привокзальные домики и отцепленные вагоны. Он чувствовал внутри прилив радости и смятения, хотя на лице его было выражение полного равнодушия, как будто он возвращался в родной город каждую пятницу перед выходными.
Трамвай шумно катил по краю улицы, цепляя свисающие ветви лип и громко звеня на поворотах. Что-то было завораживающее в этом неторопливом движении по рельсам, и что напрочь отсутствует в скучной и не впечатляющей езде на резине. А может, оно завораживало тем, что снилось ему по ночам, и сейчас превратилось в явь. Он чуть не проехал свою остановку.
Две маленькие металлические цифры номера своей квартиры он помнил назубок. Вот сейчас он позвонит, и эту дверь откроет мать, Что с ней будет, когда она увидит его. Главное, чтоб не упала в обморок. Он постоял немного перед дверью и нажал кнопку звонка. В квартире раздался надсадный трезвон. Первая попытка осталась без ответа. Андрей позвонил ещё раз, более настойчиво и долго.
Наконец дверь распахнулась. За ней возникли седая в мел голова, майка и офицерские галифе. Из-под майки выглядывали живописные татуировки. Небритое лицо старика было мрачным, как дождливое утро. Он недовольно уставился на Андрея прозрачными глазами и буркнул:
— Тебе чего?
Андрея почему-то даже не удивило его появление. Мало ли кто может находиться в их квартире: гость, постоялец, подселенец. Но какого черта он в майке? Хорошо обосновался.
— Мне? Татьяну Николаевну, — сказал он и, сверкнув синяком, хотел пройти в квартиру. — Скажите ей, что сын вернулся. Только поддержите, чтоб она не упала.
Ветеран даже не пошевелился, чтобы уступить дорогу.
— Какую ещё Татьяну Николаевну? — проворчал он.
— Волкову, — удивленно пробормотал Андрей.
— Здесь таких нет. — Ветеран хотел закрыть дверь.
Андрей ухватился за ручку и рванул дверь на себя.
— Ладно, папаша, радостная встреча временно откладывается. Где она?
— Я откуда знаю? — Ветеран пожал плечами и снова попытался закрыть дверь. — Ошибся квартирой, парень.
Андрей посмотрел на номер квартиры, проверил, и влез между стариком и дверью, ухватившись за неё обеими руками.
— Как не знаешь? Она здесь жила! И я здесь жил! Это наша квартира! Понял ты, старый чемодан!
Раздражению старикана не было предела. Офицерские штаны с головой выдавали в нем отставника. А человек армейской закалки привыкает командовать в любой ситуации, даже когда он не прав.
— А теперь моя! — Он вытолкал Андрея на площадку, чтобы закрыть дверь.
— Она не могла отсюда уехать! Она ждала меня! — Андрей схватил старика за грудки и стал тащить наружу из квартиры.
Но ветеран оказался не таким хилым, как казалось со стороны, он смог оторвать руки Андрея от своей майки и даже заехать ему по лицу.
— Ах ты, сопляк, деревенщина, урка урючная! Я те щас второй фингал устрою! Погоди маленько, я в ментуру звякну, у меня там зять… Они приедут, отправят тебя обратно на нары вшей кормить.
Но Андрей уже перехватил его руки, завернул их за спину и, насев всей своей массой, повалил старика на пол, сдавил рукой горло. Старик захрипел и закатил глаза. Андрей ослабил хватку, немного придя в себя. Ветеран отдышался.
— Где она? Говори, дед! Или я за себя не ручаюсь. Ей-богу, закончится твое пенсионное обеспечение и отправишься ты у меня на погост.
— Не знаю я… — прохрипел ветеран. — Жила тут какая-то, померла месяц назад. Квартира пустовала, меня и вселили. Говорили, вроде в больницу она попала, а оттуда уже не вернулась. Чё ты на меня? Я при чем?
— Как померла? Как померла? Не может этого быть!
— Обыкновенно померла. Как все помирают.
— Ты врешь, старый! Она должна была меня дождаться. Она знала, что я скоро вернусь.
— Пошел ты! — огрызнулся ветеран. — На кой мне врать! Говорю, померла она. Сходи в собес, там тебе то же самое скажут.
— А как же я? Мне-то где жить? Слышь, старый! Давай выметайся. Это моя квартира. Я тут восемь лет… Собирай манатки, и чтоб духу твоего…
Хоть ветеран и лежал на полу, прижатый телом Андрея, но не терял присутствия духа. Ему бы побольше силенок, и парень уже летел бы в угол.
— Ага, сейчас! Спешу и падаю. Какой-то урка мне ещё будет указывать! Мне её дали на законных основаниях, и я тапереча отсюда ни за какие коврижки не поеду. Понял? Ищи себе другую хазу. И слезай давай. Тяжело держать…
Андрей слез с него и сел на пол. Он был в полной прострации и никак не мог осознать того, что произошло. Мать писала ему до последнего, жаловалась, что плохо себя чувствует. Собиралась лечь в больницу. Последнее письмо пришло как раз за месяц до его освобождения. Он думал, не пишет, значит, болеет. А она, оказывается, не писала совсем по другой причине. Почему же никто ему не сообщил? И Андрей вдруг с ужасом осознал, что некому было сообщить. Потому что никого больше у него нет.
Старик бодро поднялся на ноги и поспешил убраться в свою квартиру.
— За хулиганство ответишь! — пообещал на прощанье. — Его квартира! Была твоя. А тапереча наша!
И ветеран, не мешкая, захлопнул дверь.
Квартира Горбунова была хоть и жалкой малогабаритной двушкой, но минимум мебели делало её достаточно просторной, чтобы проводить тут время в свое удовольствие. Мягкий пушистый палас на полу, пара глубоких кресел, бар и хороший телевизор с видаком, а в соседней комнате широкая кровать — все, что нужно молодому человеку для приятного времяпрепровождения. С первого взгляда было ясно, что
