же сочетался браком с Поппеей. Но даже добившись своего, Поппея не перестала преследовать прежнюю соперницу: она побудила одного из слуг Октавии обвинить госпожу в связи с рабом. Началось следствие, которое, хоть и велось со многими злоупотреблениями, не смогло доказать этой наглой клеветы. Тогда Аникет, убийца Агриппины, снова поспешил оказать Нерону грязную услугу и стал повсюду распространяться о том, что Октавия была его любовницей. Несчастную заточили на острове Пандатерии, а спустя несколько дней объявили, что она должна умереть. Поскольку сама она никак не хотела покончить с собой, ей насильно вскрыли вены на руках и ногах. Поппея даже этим не была удовлетворена: в ознаменование своего торжества она велела отрезать Октавии голову и привезти её в Рим.
После этого принцепс предался самому необузданному разврату. И сам он, и его приближённые давали множество пиров, на которых забывались всякие приличия. Пиршества Нерон затягивал с полудня до полуночи, время от времени освежаясь в купальнях; пировал он и при народе, на искусственном пруду или в Большом цирке, где прислуживали гетеры и танцовщицы со всего Рима.
Наблюдая за этими безумствами, римляне в ужасе ожидали возмездия со стороны богов, и действительно, в этот самый год в столице разразился невиданный по силе пожар, уничтоживший большую часть города и погубивший бесчисленное множество людей. Впрочем, и в этой беде обвиняли принцепса. Говорили, что ему претили безобразные старые дома и узкие кривые переулки, поэтому он и велел поджечь Рим, притом настолько открыто, что многие консуляры ловили у себя во дворах его слуг с факелами и паклей, но не осмеливались их трогать. Шесть дней и шесть ночей свирепствовало бедствие, а народ искал убежища в каменных памятниках и склепах. Нерон смотрел на пожар с Меценатовой башни, наслаждаясь, по его словам, великолепным пламенем, и в театральном одеянии пел «Крушение Трои».
Страшное бедствие позволило осуществить давнюю мечту принцепса — отстроить Рим заново. В постройках, как и во всём прочем, он не знал меры. От Палатина до самого Эсквилина он велел выстроить дворец, назвав его сначала Проходным, а потом, после пожара и восстановления, — Золотым. О размерах его и убранстве достаточно сказать, что прихожая в нём была такой высоты, что в ней стояла колоссальная статуя императора ростом в 120 футов, площадь его была такова, что тройной портик по сторонам был в милю длиной; внутри был пруд, подобный морю, окружённый строениями, подобными породам, а затем — поля, пестреющие пастбищами, лесами и виноградниками, и на них — множество домашней скотины и диких зверей. В остальных покоях всё было покрыто золотом, украшено драгоценными камнями и жемчужными раковинами; в обеденных палатах потолки были штучные, с поворотными плитами, чтобы рассыпать цветы, с отверстиями, чтобы рассеивать ароматы; главная палата была круглая и днём и ночью безостановочно вращалась вслед небосводу; в банях текли солёные и серные воды. И когда такой дворец был закончен и освящён, Нерон только и сказал, что теперь наконец он будет жить по-человечески.
Вся не отошедшая к дворцу территория города в дальнейшем застраивалась не так скученно и беспорядочно, как раньше, а с точно отмеренными кварталами и широкими улицами между ними, причём была ограничена высота зданий, дворы не застраивались, а перед фасадами доходных домов возводились скрывавшие их портики. Сами здания Нерон приказал возводить без применения брёвен, сплошь из габийского или альбанского туфа, ибо этот камень огнеупорен; было запрещено сооружать дома с общими стенами, но всякому зданию надлежало быть наглухо отгороженным от соседнего. Все эти меры, принятые для общей пользы, послужили вместе с тем и к украшению города. Чтобы пресечь бесчестящую его молву, что пожар был устроен по его приказу, Нерон, по словам Тацита, приискал виноватых и предал изощрённым казням тех, кого толпа называла христианами. Сначала были схвачены все, кто открыто признавал себя принадлежащими к вере Христа, а затем и великое множество прочих. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачили в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны собаками, распинали на крестах или обречённых на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения.
В 65 году был раскрыт большой заговор, во главе которого стоял Гай Пизон. В него были втянуты многие сенаторы, всадники, воины и даже женщины, как из ненависти к Нерону, так и из расположения к Пизону. Заговорщики держали ответ в оковах из тройных цепей: одни добровольно признавались в преступлении, другие даже вменяли его себе в заслугу — по их словам, только смертью можно было помочь человеку, запятнанному всеми пороками. Дети осуждённых были изгнаны из Рима и убиты ядом или голодом. После этого Нерон казнил уже без меры и без разбора кого угодно и за что угодно. По площадям, домам, селениям и ближайшим муниципиям рыскали пехотинцы и всадники. Отсюда непрерывным потоком гнали они толпы закованных в цепи и приводили их ко входу в сады. И когда задержанные входили туда и подвергались допросу, им вменялись в преступление радость, обнаруженная когда-то при виде того или иного из заговорщиков, случайный разговор, уличные встречи, совместное присутствие на пиршествах или на представлении. Воспользовавшись случаем, Нерон послал приказ покончить с собой всем своим врагам, которых прежде не решался тронуть и которые лишь слегка касались или даже вообще не были замешаны в заговоре. Вскоре после этого Нерон убил жену Поппею, ударив ногой больную и беременную, когда слишком поздно вернулся со скачек, а она встретила его упрёками. В 66 году Нерон велел казнить Антонию, дочь Клавдия, которая после смерти Поппеи отказалась выйти за него замуж, обвинив её в подготовке переворота. Пасынка своего Руфрия Криспина, сына Поппеи, он велел утопить в море во время рыбной ловли, так как слышал, что мальчик, играя, называл себя полководцем и императором. Затем он женился на Статилии Мессалине, муж которой Аттик Вестин был незадолго до этого казнён.
Вскоре все греческие города, в которых бывали музыкальные состязания, зная о горячем увлечении принцепса пением, постановили послать ему венки кифаредов. Он принял венки с великой радостью, а послов, прибывших с ними, допустил к себе прежде всех и даже пригласил на дружеский обед. За обедом некоторые из них упросили его спеть и наградили шумными рукоплесканиями. Тогда он заявил, что только греки умеют его слушать, и только они достойны его стараний. Без промедления он собрался ехать в Грецию и пустился в путь. Тотчас по приезде он выступил в Кассиопе с пением перед алтарём Юпитера, а потом объехал одно за другим все состязания. Для этого он велел в один год совместить праздники самых разных сроков, хотя бы их пришлось повторять, и даже в Олимпии, вопреки обычаю, устроил музыкальные игры. Когда Нерон пел, никому не дозволялось выходить из театра, даже по необходимости. Поэтому, говорят, некоторые женщины рожали в театре, а многие, не в силах более его слушать и хвалить, перебирались через стены, так как ворота были заперты, или притворялись мёртвыми, чтобы их выносили на носилках.
Из Греции Нерон отправился в 68 году в Неаполь, где выступил когда-то в первый раз, и въехал в город на белых конях через пролом в стене, по обычаю победителей в играх. Таким же образом вступил он и в Акций, и в Альбан, и в Рим. В столицу он въезжал на той колеснице, на которой справлял триумф Август, в пурпурной одежде, в расшитом золотыми звёздами плаще, с олимпийским венком на голове и пифийским — в правой руке; впереди несли остальные венки с надписями, где, над кем и в каких трагедиях или песнопениях он одержал победу, позади шли его хлопальщики, крича, что они служат Августу и солдатами идут в его триумфе. Он прошёл через Большой цирк, где снёс для этого арку, через Велабр, форум, Палатин и храм Аполлона; на всём его пути люди приносили жертвы, кропили дорогу шафраном, подносили ему ленты, певчих птиц и сладкие яства. Священные венки он повесил в своих опочивальнях возле ложа и там же поставил свои статуи в облачении кифареда. Но и после этого он нимало не оставил своего усердия и старания: ради сохранения голоса он даже к солдатам всегда обращался лишь заочно через глашатая; занимался ли он делами или отдыхал, при нём всегда находился учитель пения, напоминавший ему, что надо беречь горло и дышать через платок. И многих он объявлял своими друзьями или врагами, смотря по тому, охотно или скупо они ему рукоплескали.
Между тем правлению Нерона приходил конец. Высадившись в Неаполе, он узнал о восстании галльских легионов во главе с Виндексом. Затем к восстанию присоединились испанские легионы во главе с Гальбой. Узнав об этом, Нерон рухнул и в душевном изнеможении долго лежал как мёртвый, не говоря ни слова; а когда опомнился, то, разодрав платье, колотя себя по голове, громко кричал, что всё уже кончено. Успокоившись затем немного, он сместил обоих консулов и один занял их место. Но и здесь принцепс остался верен себе — готовясь к галльскому походу, он прежде всего позаботился собрать телеги для перевозки театральной утвари, а наложниц, сопровождавших его, велел остричь по-мужски и вооружить секирами и щитами как амазонок. В разгар приготовлений пришло известие, что и остальные легионы — и на востоке и на западе — отложились и готовы выступить против Рима. В ужасе Нерон стал готовиться к бегству и упрашивал преторианцев последовать за ним, но те отказались. До вечера он колебался между различными
