моей совести все сказанное, или, напротив, уберег себя от того, чтобы согласиться, выдавая тем самым собственный взгляд на это. В любом случае эсток он брать не стал. Купил за довольно приличную сумму в сто золотых монет короткий кинжал из той же стали, но многим более роскошно гравированный и украшенный.
Как странно – я почти год прожил в этом времени, и всегда моим словам верили, не очень-то вдаваясь в подробности. Если я говорил, что варяг, то все с этим как минимум соглашались и не копались в подробностях, не цеплялись к словам. А вот восточный купец сразу вник в тему и раскусил меня мгновенно. Разумеется, он ни за что не поверит, если я ему расскажу всю правду, что я из далекого будущего, где атомные реакторы, космические станции, автомобили, подводные лодки, самолеты. Из мира, где земля круглая, а солнце не вращается вокруг плоского диска, покоящегося на слонах, стоящих на огромной черепахе. Ему было достаточно понять, что я не тот, за кого себя выдаю, и скрываю, может быть, больше, чем даже он способен увидеть. Но Рашид не напирал с вопросами, не пытался выведать всю правду. Всегда охотно подхватывал любую беседу и казался человеком весьма осведомленным во многих вопросах. Благодаря новому знакомому я чуточку расширил свой кругозор, узнал несколько важных подробностей, справляться о которых прежде мне и в голову не приходило.
С удивлением открыл для себя, что, оказывается, Рязанское княжество буквально вырвалось из-под «опеки» владимирского престола. Смогло удержать собственную власть, не сильно-то обращая внимания на диктат Киева. Узнал об обширных мордовских поселениях, которые наотрез отказались принимать христианство, за что были гонимы всеми князьями без исключения. Науськанные своими духовными лидерами, прошедшими серьезную подготовку в киевских монастырях, князья гнобили всех язычников, не очень-то разбирая родовую принадлежность. Просто в рязанских землях эти гонения были не такими явными, как в других местах.
Живя в двадцать первом веке, я никогда не утруждал себя такими глупостями, как изучение родного края. Во всяком случае, тогда мне это казалось глупостью, теперь же я так не думаю. Стыдно признаться, что я понятия не имел об элементарных вещах, не задумывался над тем, что происходит вокруг. Наверное, если бы я хорошо знал местность, окрестные города и поселки, их историю, мне бы, несомненно, было легко ориентироваться даже за восемьсот лет до того, но, увы, о городах и населенных пунктах в области я только слышал и редко в каких бывал.
Был вечер второго дня с того момента, как мы отправились в путь по реке от пристани в Рязани. Погода стояла солнечная, теплая, последний весенний месяц уже больше походил на разгар лета.
Ориентируясь по каким-то своим собственным приметам и вешкам, кормчий стал выгребать к левому берегу. Я почувствовал запах гари, довольно резкий смрад словно бы горящего угля или торфа.
– Гнездовье, – буркнул Наум, оглядывая берег настороженным взглядом.
– Здесь уже начинаются муромские земли, – пояснил купец. – Хоть в самой крепости и стоит дружина, окрест все равно вольница. С запада как кто невольный от хозяина бежит, коль уцелеет, так в эти места подается. Лютуют, окаянные, нашего брата бьют, дворовый люд обирают, за жмень соли зарежут и не икнут. Даже мордовские охотники сюда носа не кажут, все больше в обход.
– И что же, муромский князь порядка навести не может?
Рашид спрятал руки в широких рукавах и присел, стараясь как можно меньше раскачивать лодку.
– Муромской дружины здесь отродясь не бывало. Вот только рязанские ополченцы и стоят. У них и дворы в крепости, и семьи. Межу берегут. Так уж повелось, не рассчитывают даже на помощь княжеской рати. Не рьяные, но свое дело знают. Как кто к ним придет защиты просить, не отказывают. Десятка три конных да лучники, мастеровых держат. Вот только торговцы к ним неохотно на постой идут. Сотник Аким – самодур, жадный до чужого добра. Но эта же жадность его слабое место… Пробовал я с ним дела иметь да бросил – меры не знает, каждый раз выдумывает новые поборы. Теперь стараюсь обходить стороной его дозоры.
Рашид любезно высадил нас в указанном месте, витиевато, по-восточному распрощался, и скоро его лодка растаяла на водной глади, только еще долго слышались какие-то невнятные звуки, потом и они пропали.
К ночи мы добрались до поселения ополченцев, тех, что упоминал Рашид. Не встретив ни дозоров, ни постов до самого большого строения в поселке. Только пара ленивых собак у крыльца нехотя облаяла нас. Войдя в дом, попали на шумное застолье. Во главе большого стола, уставленного разной снедью, при виде которой близнецы, не сговариваясь, шумно сглотнули слюну, сидел средних лет мужчина, судя по всему, главный – очевидно, тот самый сотник Аким.
Выслушав подобающие приветствия и просьбу о ночлеге, он молча кивнул и махнул кому-то рукой. Нам придвинули лавку к свободному торцу стола, шум и гам возобновился, но уже не такой интенсивный. В нашу сторону все чаще обращались любопытные взоры. Братья невозмутимо наворачивали за обе щеки все, до чего дотягивались их ручищи, мне же было неспокойно от пристального взгляда сотника. Особенно беспокоил меня нашептывающий ему на ухо человек. Смутно припоминая, что видел его в окружении боярина, я насторожился. Ох, неспроста он метнулся нашептывать, едва завидев нас на пороге.
Навалились на нас под утро, когда сон одолел мою тревогу, не дававшую сомкнуть веки. При этом я получил такой удар по своей многострадальной голове, что очнулся, когда все было кончено.
Первое, что увидел – испуганную, сморщенную от огорчения мордашку Наума. Оттирая кровь с моего лба мокрой тряпкой, он просиял, встретив мой взгляд. Вокруг валялись в нелепых позах чьи-то тела, издававшие стоны и вздохи. Из-под выдранной вместе с косяком двери, лежащей на полу, торчали ноги: одна – в лапте, две – босые. В доме было необычно светло – разгорался ранний летний рассвет, и первые лучи солнца уже позолотили жалкие остатки крыши. Морщась от боли в голове, я, уже догадываясь, что произошло, только спросил:
– Никого не убили?
Наум, радуясь моему воскрешению, замотал головой:
– Нет, мастер, все живые… вроде бы… – добавил он с сомнением.
– Ну а крышу зачем снесли, ироды?
Юнец вытаращился на меня с удивлением:
– Так темно же было!
Ну что тут скажешь.
Выбрались на усеянное стонущими ополченцами крыльцо, выходившее на широкую лужайку с косо стоящими вокруг домами и сараями. В один из них Мартын заталкивал, подгоняя пинками и помахивая какой-то доской, остатки местного воинства. Там и сям выглядывали испуганные женские и детские лица. Из одного сарая вылетела лошадь с тем самым боярским прихвостнем в седле. С перекошенным от страха лицом он бешено нахлестывал бедное животное. Мартын, подперев дверь сарая доской, бросился вдогонку, настигнув, повалил лошадь вместе с всадником и, волоча за одну ногу орущего беглеца, радостно кричал:
– Мастер! Живой! А этот сбежать хотел! – Он бросил плененного к моим ногам и, утирая бегущие слезы, облегченно выдохнул: – Испужался я, что помер ты, вот и загоревал… Куда! Сучий потрох! – рявкнул он уползающему пленнику и прижал его ногой. – Мастер, не серчай! Никого до смерти не прибили! Мы их с Наумом ладошками да дубьем, что от избы отвалилось…
Немного очухавшись, я ощупал голову и с облегчением убедился, что она цела. Только приличного размера шишка и содранный лоскут кожи на темени – даже перевязывать не стал, просто прижег настоечкой. Надо было торопиться, пока слухи о драке с ополченцами не достигли Мурома. Поэтому наскоро осмотрел битых ополченцев. Убедившись, что сильно покалеченных нет, просто массовое сотрясение мозгов, сдал их сотнику Акиму, которого извлекли из подвала, куда его в пылу драки запихали братья.
– Так он, змей, мечом махать стал – еще порубил бы в впотьмах кого-нибудь из своих, – пояснил Наум.
Понурый сотник, испуганно сторонясь братьев, похромал из избы, подгоняя ковыляющих подчиненных. Торопливо допросив боярского слугу, я точно узнал, в каком доме Мурома гостит Ярославна. Я отпустил его, простив заваренную им кашу, с устным посланием к боярину: «Аред взял то, что обещано». Братья уже собрали наши пожитки и мы не мешкая вышли в путь. Напоследок Мартын, как бы извиняясь, даже пристроил выломанную дверь на место.
9
