– Потому что вода здесь просачивается из-под настила, – объявила очень спокойно Валя.
– Вода?
Я похолодел. Я, конечно, моряк неопытный, но уж то, что, если в трюме вода, значит, судно дало течь, а если судно дало течь, значит, дело плохо, – это-то я понимаю, для этого-то не нужно быть старым морским волком. Теперь я услышал, что, кроме ударов волны в борт, вода негромко плещется и здесь, внутри, в трюме. Глафира наклонилась и осветила фонарем настил. И мы увидели, что сквозь доски маленькими струйками и фонтанчиками пробивается вода.
– Видите, – сказала Валя, – сколько её набралось? А сейчас только было как будто меньше. Или мне показалось?
– Нет, это тебе показалось, – уверенно решил Фома. – И потом, что ж такого, что вода? Это так и должно быть.
– Конечно, – подтвердила Глафира, – в трюме всегда вода. Судно не бывает без воды.
Подал голос и я.
– Какое же судно, в котором нет воды? – сказал я удивленно. – Смешно просто!
– Я тоже так подумала, – согласилась Валя. – И совсем перестала бояться.
Свет мигнул, погас, опять зажегся, ещё раз погас и наконец зажегся окончательно.
Глава двенадцатая. КАПИТАН СПУСКАЕТСЯ В ТРЮМ
Плохо было в полутьме, но при свете стало не легче. Теперь можно было охватить взглядом всё, и, по совести говоря, когда я увидел, как выглядит магазин, настроение у меня не стало лучше. Наверное, половина книг, которые мы с таким старанием расставляли по полкам, лежала на полу. Вода, проступавшая сквозь настил, заливала книги, большая часть реек, прибитых к полкам, была поломана, да и сами полки покосились. Грустный вид являл собою наш плавучий книжный магазин. Так, наверное, выглядели потерпевшие кораблекрушение, брошенные командой суда, которые, если верить старым романам, встречали иногда мореплаватели, в океане.
Вошёл Жгутов. Сейчас он был гораздо спокойнее. Казалось даже, что у него бодрое, чуть ли не веселое настроение. Правда, какая-то наигранная была эта бодрость.
– Вот и горит свет! – сказал он радостно. – Со Жгутовым не пропадете! Жгутов свое дело знает. Слушай, Фома, тебя капитан наверх требует. Крикнул сейчас в переговорную трубку – Фому, мол, наверх, И ещё сказал, чтобы ты простерёгся, смыть, говорит, может.
– Иду, – сказал Фома и пошел к трапу.
– Зачем это? – удивилась Глафира. – Не случилось ли чего? Фома, ты про воду скажи Фоме Тимофеевичу.
– Скажу, – буркнул Фома и быстро поднялся по трапу.
– Про какую это воду? – спросил Жгутов.
– Вот, – показала Валька и успокоительно разъяснила: – Только это ничего, это так и должно быть.
Жгутов наклонился, и от всей его бодрости даже следа не осталось. Он стал белый от ужаса. Он покачнулся, он чуть не упал, так ему было страшно.
– Да вы что, обалдели, что ли? – закричал он громко. – Капитану надо сказать, помпу надо налаживать! Тонем, ребята, понимаете? Тонем!
– Возьми себя в руки! – резко сказала Глафира. – Покуда ещё никто не тонет. Эх ты, морская душа!
Кто-то торопливо спускался по трапу. Капитан Коновалов стоял в трюме. Он стоял, широко расставив ноги, весь мокрый, с опущенной головой. Что-то было в его позе такое, что у меня сердце замерло. Он стоял и молчал, и я почувствовал, как ему трудно начать говорить. Мы все поняли: что-то случилось. Только Жгутов, дрожавший от страха, ничего не почувствовал…
– Фома Тимофеевич! – выкрикнул он. – Вода в трюме!
– Знаю, – сказал капитан. – Помолчи, Жгутов.
– Случилось чего? – спросила Глафира.
Капитан молчал. Как-то исподлобья он посмотрел на Глафиру и отвел от неё глаза и наконец сказал, глядя в сторону:
– Несчастье случилось, ребята,
– Со Степой что-нибудь? – тихо спросила Глафира.
– Он был моряк, Глаша, – сказал капитан, все ещё отводя глаза. – Он был хороший моряк, Глаша.
– Погиб? – шепнула Глафира.
– Смыло Степана, – сказал Коновалов.
Глафира молчала. Она только открывала и закрывала рот, будто ей нечем было дышать.
– Траулер рядом прошел, – сказал капитан, глядя в сторону и боясь посмотреть на Глафиру. – Мы-то огни увидели, да и он нас, видно, увидел, гудок дал. Ну, мы со Степаном решили развернуться, может, думаем, удастся с борта подойти. Я-то на руле стал, а Степан у борта, думал конец кинуть или, может, с тральщика кинут конец, так чтобы поймать. А как мы поворот сделали, так шлюпку и сорвало. Его в голову ударило, оглушило, а может, и зашибло, кто же разберет. И той же волной за борт унесло. Я круг ему кинул – куда там! И не разглядишь ничего. Я второй круг, а он за снегом совсем пропал. Потом снег прокинуло; а его уже не видать. И траулер пропал. Мы-то из пурги вышли, а они-то ещё в пурге. Погиб Степа как следует моряку.
Мы молчали. Так мне было страшно посмотреть на Глафиру, что и я тоже отвел глаза и смотрел на покосившиеся полки, на книги, упавшие на пол, и ждал со страхом, что скажет Глафира. Но Глафира
