— Я очень голоден, — сказал Омрылькот, — забыл поесть в суматохе.
Путники остановились и под прикрытием тороса принялись жевать пересохшее оленье мясо. Млеткын достал бутылку и отхлебнул «огненной воды». Потом протянул Омрылькоту:
— Выпей, это тебя взбодрит.
— Сейчас не буду, после, — отказался Омрылькот. Вообще-то он был не прочь глотнуть самогона, но пить из одной бутылки с шаманом не стал.
Насытившись, путники встали. Омрылькот еще раз взглянул на берег, словно хотел попрощаться с Улаком. Но вот… что-то мелькнуло в торосах… «Погоня? Или умка?»
— Что там? — чувствуя, как от страха холодеет тело, спросил Омрылькот.
Млеткын обернулся… тут же выхватил из чехла винчестер.
— Это человек! Давай сюда! — шаман увлек Омрылькота за собой.
Они залегли в небольшой снежной ложбинке, защищенной стоящей торчком льдиной. Человек то тут, то там мелькал среди торосов — он явно шел по их следам.
Млеткын выдвинул вперед ствол винчестера.
— А может, он не за нами? — прошептал Омрылькот.
— За нами. Похоже, милиционер.
— Драбкин?
— Он самый. И он один. Привычка у него такая — бродить по ночам. Сколько раз встречал то на берегу, то у яранг, то у школы…
Млеткын смотрел на милиционера в прорезь мушки. Винчестер у шамана был хотя и старенький, но хорошо пристрелянный. Под капюшоном Млеткын различил пятно: видимо, милиционер был в остроконечной суконной шапке с красной звездой. Шаман взял звезду на прицел.
Внутренне Млеткын был спокоен, но почему-то сильно дрожали руки, и голова милиционера в прорези мушки нервно дергалась. Надо сосредоточиться, иначе можно и промахнуться. А может, лучше целиться в сердце. Вернее будет…
Драбкин шел по следу, чувствуя, что беглецы уже где-то близко. Теперь он не бежал, шел спокойно. И жарко ему не было — буденновский шлем он снова натянул на голову. Он шел и думал о том, кто же из жителей Улака там, впереди, за этой цепочкой следов. В том, что один из беглецов был шаман Млеткын, он не сомневался. Но кто второй? Неужели старик Омрылькот? Поговаривали, что он неважно себя чувствует. Последнее время он не ходил даже на заседания Совета. Вряд ли он решится на такое…
Драбкин остановился и еще раз внимательно осмотрел следы. Вот они, отчетливые, свежие в синеватом от наступающего рассвета снегу.
Он обвел взглядом покрытое льдом и снегом море. Неподалеку увидел довольно высокий торос и решил вскарабкаться на него. Ветер привел в движение дальние ледяные поля. Это успокоило Драбкина — через пролив уже не пройти.
Млеткын так и не мог унять дрожь в руках. А милиционер уже был на расстоянии верного выстрела. Вот он остановился, нагнулся, видимо разглядывая следы, выпрямился, вытянул шею. Самое время нажать на спусковой крючок. Но как раз в это мгновение милиционер двинулся и стал подниматься на торос.
На торосе Драбкин был хорошо виден на фоне светлеющего неба. Млеткын снова взял на мушку голову, но, чувствуя все нарастающую в руках дрожь, перевел прицел ниже.
А Драбкин стоял во весь рост и глядел вперед, туда, куда уходила ясно различимая с вершины тороса цепочка следов. Он повернул голову вправо, затем налево, обернулся назад и хотел было снова перевести взгляд на пролив… но… вдруг оглушительно-звонко взорвалась тишина, и в то же мгновение что-то с силой ударило его в грудь…
Падая с тороса, он увидел яркую красную зарю, которая потом сменилась однообразием бесконечных белых снегов.
Первоклассники сидели в большой светлой комнате новой школы. Они волновались не меньше своего учителя. Пэнкок встал у доски.
— Вот вы и стали школьниками, — чуть дрогнувшим голосом заговорил он. — С сегодняшнего дня для вас начинается новая жизнь. Каждый день вы будете узнавать все больше и больше. Вы станете грамотными людьми, вы научитесь строить дома, водить корабли, управлять сложными машинами… Но это не сразу, для этого нужно много учиться и много знать… Овладевать грамотой — это то же самое, что подниматься на высокую гору, постепенно шаг за шагом, от подножия к вершине… А поднявшись на вершину, вы будете видеть далеко вперед, вы увидите будущее своего народа. А что это такое — будущее нашего народа?
Пэнкок взглянул на учеников, на их сосредоточенные лица, широко раскрытые глазенки и понял: его слушают. Голос его окреп, волнение улеглось, и он уверенно повел разговор дальше.
— Будущее нашего народа — это прежде всего свободный совместный труд, это строительство новой жизни на нашем берегу. Когда вы, овладевшие грамотой, вырастете, вы с удивлением будете вспоминать прошлое, вы будете думать: как мы могли жить в ярангах и готовить уроки при свете жирников? Потому что жить вы будете в больших каменных домах, какие я видел в Ленинграде. Вы будете путешествовать на летающих лодках и больших повозках, мчащихся по железным полосам. Однако самая большая радость для вас в том, что вы будете знать гораздо больше, чем знают нынче самые мудрые ваши земляки…
На столе перед Пэнкоком лежали две пачки книг. Чукотский и русский буквари. Пэнкок прошел по ряду и положил перед каждым учеником по две книги. Вернувшись к доске, он продолжал:
— Перед вами две книги: одна на чукотском языке, другая на русском. Мы будем учиться читать и писать и на родном языке и на русском, потому что отныне и русский язык будет для вас родным.
Пэнкок взял в руки пачку тетрадей и снова прошелся по ряду, раздавая на этот раз тетради.
— На этой белой, как снег, бумаге вы будете учиться наносить следы человеческой речи. Первое время вы будете пользоваться этой пачкающей палочкой, которая называется карандаш. Потом я вас научу писать железным пером, похожим на маленькое копье. Пачкающую палочку надо держать умеючи. Возьмите ее в руки вот так, как это сделал я…
Все взяли карандаш. Оказывается, не так-то просто удержать его в руке — он соскальзывает, норовит вырваться…
Пэнкок снова двинулся вдоль парт, помогая каждому правильно ухватить карандаш. В классе посветлело, и можно было погасить свечи.
Пэнкок шел и вспоминал, как совсем недавно, всего четыре года назад, приехали сюда Петр Сорокин и Семен Драбкин… И вот теперь он, Пэнкок, уже учитель…
…А за окнами падал густой белый снег. Он, словно огромная белая страница, на которой писать и писать этим ребятишкам, ученикам первого чукотского учителя Пэнкока, покрывал Чукотскую землю.
Примечания
1
Энмыралины — жители скалистой части селения.
2
Яранга — жилище чукчей, круглое по форме. Снаружи покрыта оленьими шкурами или моржовой кожей.
