словно в часовне. Поэтому дамы настроились всецело скептически и не смягчились даже при виде чудесных настенных гобеленов.
— От этих образин кошмары будут сниться!
— Здесь в комнату нужно не меньше тридцати свечей, — заявила Элеонора.
— В каждой комнате приготовлено по шесть свечей, — сухо отозвалась Нэнси. — Впрочем, каждый волен докупить недостающие две дюжины — ведь нотариус Шамп уже выдал деньги за первый месяц.
— Свои деньги мы потратим по
Доктору Самбюку досталось помещение причудливое и забавное — абсолютно круглая комнатка в башне, замыкающей западный фасад дома. Доктор был полностью удовлетворен, поскольку предпочитал, по его словам, смягченное великолепие солнечных закатов откровенной горячке восходов.
Завидев в холле Лампернисса, заправлявшего маслом лампу, Нэнси и ему предложила светлую и уютную каморку в южном флигеле.
Лампернисс встревожился.
— Нет, нет, не хочу… о, Богиня… нельзя, чтобы
Нэнси спокойно и привычно улыбнулась, а Лампернисс убежал с жалобными причитаниями.
Ежедневно — за завтраком в двенадцать часов и за ужином в семь — все обитатели дома обязаны были присутствовать в трапезной зале, просторной и поистине роскошной.
Мебель черного дерева, инкрустированная эбеном и розовым перламутром, в свете ламп и высоких витых восковых свечей обретала прозрачную глубину драгоценного камня; лучи полуденного солнца пронизывали оконные витражи — и в воздухе россыпями, каскадами переливались авантюрины.
Когда в громадном очаге разгорались поленья, казалось, именно здесь — собственное жилище самого огня, куда он каждый раз возвращается после временного отсутствия; по сторонам стояли массивные серебряные таганы и подставки для дров.
Супруги Грибуан, при добровольном содействии Элоди, прислуживали за столом, и, согласно воле покойного дядюшки Кассава, каждый завтрак или ужин больше походил на пиршество.
Хотя участники застолья собирались с единственной целью — сколь возможно продемонстрировать свою холодность и неприступность, должен сознаться, что первая же трапеза получилась чуть ли не забавной.
Дамы Кормелон ели за четверых и брали добавку к каждому блюду с очевидной решимостью не упустить ничего, по праву им причитающегося.
Тетя Сильвия пожеманилась над закусками, зато храбро атаковала жаркое и откровенно объедалась, перепачкав всю салфетку и заляпав скатерть.
Дядя Диделоо быстро оценил редкостные достоинства выставленных вин и теперь то и дело бросал горящий взгляд на мою чудесно красивую сестру.
Доктор Самбюк мгновенно нашел общий язык с кузеном Филаретом, своим соседом по столу.
— М…ням…м…ням…, — возглашал чучельщик, преисполненный гастрономического энтузиазма, — не знаю, что я такое ем, но это чертовски вкусно!
— Это тушенное в портвейне филе с ореховым пюре, — пояснил старый врач.
— А завтра нам такого еще дадут? — спросил Филарет, игриво подтолкнув собеседника локтем.
В полное восхищение его привели фигурки, украшающие каждую чашу великолепного фарфорового сервиза из Мустье, — в них подали приготовленный в роме рис со сметаной.
— У меня чертенок с шестью рожками! А у вас, доктор… ага, какой-то парень пьет прямо из бочки!
Он собирался обследовать фарфор и у других присутствующих, чем навлек на себя гнев дам Кормелон: защитив свои владения салфетками, они вопросили кузена Филарета, знаком ли он хоть немного с обычаями света.
Добрый малый не почуял подвоха и простодушно ответил, вполне-де знаком, коль скоро с самого дня своего рождения живет на этом свете и, кстати, вполне им доволен.
Нэнси, не такая уж злая в глубине души, видимо, одобряла зарождающиеся взаимоотношения, а меня тревожило поведение Эуриалии.
Держалась она за столом прямо и чопорно, ела мало и с откровенным неудовольствием. Ни искорки в затуманенных глазах, незрячих, даже когда они останавливались на мне.
Скверное блеклое платьице к тому же было ей мало и безжалостно стесняло, искажало очертания тела; казалось, свободно жили в ней только волосы — пышная грива, отбрасывающая красные отсветы при малейшем движении головы.
Когда со стола было убрано, дядя Шарль предложил во что-нибудь сыграть.
К моему изумлению, дамы Кормелон согласились на партию в вист с дядюшкой в качестве четвертого партнера.
Доктор Самбюк осчастливил кузена Филарета согласием на игру в шашки.
Тетя Сильвия умостилась в кресле и заснула. Нэнси внезапно исчезла, к явному разочарованию дяди Диделоо. Я не успел заметить, как рядом со мной вдруг очутилась Эуриалия. Необычное, почти болезненное ощущение пронизало меня, когда Эуриалия коснулась моей шеи холодными и твердыми, словно каменными пальцами. Рука ее медлила — долго, так долго, что все мое существо словно погрузилось в вечное оцепенение.
Чистый хрустальный звон настенных часов возвестил одиннадцать.
Дамы Кормелон, довольные, клохтали — дядюшка Диделоо проиграл четыре су.
— А вы играете гораздо лучше, чем я ожидал, Филарет, — с некоторым сожалением отметил доктор Самбюк.
— Я регулярно сражался в шашки в «Маленьком Маркизе», — оправдывался таксидермист, — только один Пикенбот, сапожник, частенько меня обставлял.
— Надо будет научить вас в шахматы, — объявил Самбюк.
Тетя Сильвия, просыпаясь, зевнула, и во рту у нее блеснуло золотом.
— Жан-Жак… — прошептала Эуриалия.
— Что? — тихо промолвил я, с трудом шевеля губами, потому что рука ее все еще касалась моей шеи и странное онемение не проходило.
— Слушай меня, а сам молчи.
— Хорошо, Эуриалия.
— Когда все остальные умрут, ты женишься на мне…
Мне хотелось повернуться, чтобы увидеть ее, но рука на моей шее стала еще тяжелей и холодней, и я не мог пошевельнуться. Однако прямо передо мной стояло трюмо.
Два неподвижных зеленых огня светились, словно огромные лунные камни сквозь толщу сумрачных вод.
Глава третья. Песнь Песней
Я увидел Капитана: голова его была прибита гвоздем к мачте, и я понял, что его покарали боги.
Гауф (Корабль-призрак)
В город безрадостно и бесславно пришла осень. Возможно, за городской стеной в золото оделись леса, дорожные колеи устлал мягкий, упругий ковер, фруктовые сады во плоти явили хвалу изобилию, и вокруг царили чистая радость и благое довольство. Но в стан сынов человеческих осень пришла скупой на дары и улыбки.
Исторгнутые неизбывными страданиями, слезы текли по фасадам — лицам домов; улицы полнились