глупости, украв, не знаю где, драйвер, А кроме того он уверяет, что попросит какого-то господина Рама убить меня! Я позволил себе подслушать разговор, господа, и кое для кого это будет иметь серьезные последствия. А пока я запрещаю вам вмешиваться — придется отлупить эту маленькую каналью.
— Сами вы каналья! — крикнул Ренбрук.
Джин схватил Хью за шею и яростно потряс его.
— На помощь, господин Рам! — крикнул ребенок.
И тут же на поле обрушился ужас собственной персоной. Какой-то ураган пронесся над хвойной рощицей, деревья согнулись, как хлипкие кустики. Хижина разлетелась в щепы, и воздух сотряс могущественный рык. Джин Клейвер взлетел на шесть футов от земли, его схватило какое-то невидимое чудовище.
— Господи Боже!.. — завопил Джим Карленд… Руки… Смотрите его руки!
Две руки Клейвера взлетели в воздух. Они были оторваны от тела, как ветви дерева под натиском бури, а на газон обрушился красный дождь.
Гольфисты с округлившимися от ужаса глазами следили за кувыркающимся в воздухе искалеченным телом.
От Джина Клейвера осталось немногое — были найдены обрывки пропитанной кровью ткани, один ботинок и обломок черепа с клочком волос.
— Ренбрук, — сказал Эштон, когда они как-то вдвоем оказались в баре клуб-хауза, — я никогда не видел миссис Клейвер. Мне говорили, что она была прекрасна, а поэт нашел в ней сходство с мифическим персонажем.
— Этим поэтом был гольфист и жених, — печально ответил Ренбрук. — Действительно, серьезное, а иногда суровое лицо Дороти Десмонд заставляло думать о… — Он стер со лба капли пота и с дрожью в голосе закончил, — …о лице сфинкса.
Порыв ветра погнал опавшие листья в сером воздухе осеннего дня. Гарри Майор поморщился. Мышцы ломило от боли, набитый аспирином желудок был тяжел, как кирпич, короткие и яростные уколы напоминали о дурном настроении его печени. Он с яростью оттолкнул книжицу, которую случайно снял с полки, только что узнав из нее, что Аллен Робертсон, знаменитый гольфист „Сент Эндрюса“ скончался от желтухи в сорок три года. Случилось это давно, в 1858 году, но есть даты в истории гольфа, которые никак не хотят уходить в прошлое.
Спортивный хроникер, присутствовавший на нескольких триумфах Майора на полях для гольфа, назвал его „новым Алленом Робертсоном“. Что не очень понравилось суровым бонзам „Сент Эндрюса“, ревниво относящихся к своим героям, как к старым, так и к новым. Впрочем, это неважно…
Майору должно было исполниться сорок три года через несколько дней… Отвратительное совпадение, ибо именно в этом возрасте Робертсон покинул поля и подлунный мир.
Второе и еще более отвратительное сходство состояло в том, что его кожа приобрела лимонный оттенок, а глазной белок пожелтел. Установить желтуху легко, но докопаться до причины трудно. Его врач обвинял во всем виски, недолгое пребывание в тропиках, слишком явный интерес к земным радостям.
Треп! Гарри знал, его убивал гольф. Он вспомнил о словах, которые кто-то произнес в клуб-хаузе и которые игроки сочли абсурдными: „Большинство гольфистов в конце концов попадают в плен колдовства“. Но это была правда, ужасная правда. Гарри Майор был околдован. Дух гольфа, а дух гольфа существует, как существует матка в муравейнике или термитнике, относился к нему враждебно. Годами он преодолевал эту враждебность благодаря несгибаемой воле, какому-то сдержанному гневу против враждебной силы и, конечно, благодаря глубокой, почти животной любви к благородной игре.
Дух мстил ему. Гарри не удивился бы, прими он какой-то эктоплазмический облик, какие принимают медиумы в трансе. Враг избрал тактику, которую Майор изучил в малейших деталях.
Его свинг, который льстецы окрестили „свинг Майора“, оставался совершенным в глазах всех. Но он-то знал, что враг-невидимка исподтишка подтачивал его, как точит металл кислота. Рука держала драйвер крепко и уверенно, но отказывал мозг — старт мяча сопровождался легким головокружением.
На грине, когда мячик находился достаточно близко от лунки, чтобы обеспечить успех патта, его охватывало иное чувство не физическое, а психическое — он ощущал страх. И это был не сстрах того, что мячик глупо прокатится мимо лунки, а страх стать свидетелем нарушения законов природы какой-то неизвестной причиной, противной логике.
— Представьте, — сказал психиатр, — что у вас в руках свинцовый шарик, и вы открываете ладонь. Вы думаете, даже знаете, что шарик упадет. Но он не падает, а взмывает вверх, словно красный воздушный шарик, надутый водородом… Возмущенная логика легко может вызвать тоскливое чувство страха…
Именно такую тоску, такой страх он испытывал на поле, но он шел дальше психиатра, придавая страху почти осязаемую форму, форму злого духа, присутствующего на поле и со злобой отклоняющего мячик от его пути к победе.
— К дьяволу… — ворчал он.
В этот момент постучал лакей и сказал, что пришел Сэм Брайер.
Брайер был весел.
— Хелло, старая перечница, — воскликнул он, — мы вас не видели вчера на гольфе. Очень жаль, ибо вы узнали бы, что наши добрые друзья из „Уайт-Сендз“ будут представлены на открытом чемпионате в Сент Эндрюсе! Собирался комитет. Из сорока голосующих двадцать два отправляют на это сверхзнаменитое поле вас.
— Вот как! — удивился Майор. — Большинство не подавляющее. А кому достались другие голоса?
— Два за Мергравса… Шестнадцать за вашего покорного слугу.
— Шестнадцать… — пробормотал Майор.
— Действительно, удивительно… поскольку есть шестнадцать членов „Уайт-Сендза“, почти идиотов, которые считают меня гольфистом, способным выступать на столь древнем поле… Э, друг, что с вами приключилось?
Гарри увидел, что Сэм смотрит на него с удивлением.
— Ничего не случилось, насколько я знаю…
Брайер жестом указал на зеркало.
— Это произошло вдруг… Нет… нет, не смотрите…
Но Майор уже увидел. Его лицо приобрело жуткий желтый цвет с зелеными тенями, а глаза превратились в печеные топазы.
— Звоню врачу, — сказал Брайер, направляясь к двери.
Гарри рухнул в кресло. Бок разорвала ужасная боль. Как от удара кинжала.
— Дух… — пробормотал больной — Дух явился…
Врач ушел, оставив лекарства. Теперь на столике стояли пузыречки и коробки с порошками.
После короткого бреда больной час пролежал в полной прострации. Теперь Гарри был спокоен и мог здраво мыслить. Боль прекратилась.
— Злой дух принял облик, — спокойно произнес он. — Сэм Брайер… Я знал, что он ревнив.
Он задумался, пытаясь припомнить все факты.
Конечно! Это головокружение после свинга, этот странный страх на поле появлялся лишь в присутствии Сэма Брайера.
В тот день врач, говоря о виски и тропиках, рассеянно добавил: „Болезнь может также иметь эмоциональную причину, тогда это опаснее, но это не ваш случай“.
Однако, ошибались и Гиппократ, и Гален.
— Дух… Сэм Брайер… — простонал Гарри Майор.
Он встал, открыл ящик стола, извлек „браунинг“ и проверил, все ли патроны на месте.
— Дух… Сэм Брайер…
Оружие выпало из его рук. С ним случился сильнейший нервный припадок.
