Капли дождя струились по его лицу, замедляя свой ход там, где достигали темной и густой щетины, которая успела вырасти, несмотря на то, что нынешним утром он побрился. Влага скапливалась у него на подбородке и стекала на его дождевик. Сердце Эри под непромокаемым плащом трепетало от страха. Адреналин закипел в ее венах, требуя от нее немедленного действия. Каким-то образом она должна была побороть панику и помочь Бартоломью. Позже будет время подумать о том, что они едва не сорвались в это глубокое ущелье и ревущую воду внизу. Впрочем, это все еще легко может случиться позже.
Время и страх – две химеры неведомого, – прижимали ее к земле, в то время как она старалась расслышать приказы Бартоломью, которые тот выкрикивал ей, а ветер старался отнести в сторону. Мысль о том, что надо на этой скользкой дороге повернуть повозку в сторону, была еще более ужасающей, чем идея полностью развернуть ее. С одной стороны отвесно высилась скала, другая, на которой едва оставалось место для проезда всадника, круто обрывалась к реке. Она попыталась припомнить, не проезжали ли они достаточно широкую площадку, на которую можно было бы завернуть, и обнаружила, что память ее чиста, как лист бумаги.
Лошади продолжали тихо ржать от ужаса, но спокойный голос Бартоломью и его твердая рука удерживали их в повиновении. Повозка затряслась и задребезжала, когда колеса попытались выехать из колеи и поехать прямо вместо того, чтобы вписываться в поворот дороги.
У Эри перехватило дыхание. Она наклонилась посмотреть, насколько они приблизились к краю обрыва. Ветер швырнул дождь ей в лицо. Она моргнула, чтобы прочистить глаза. За краем повозки все было черным. Она ждала, что колесо в любой момент может провалиться в пустоту. Если такое случится, она должна не поддаваться ужасу, а спрыгнуть с дальнего конца повозки. Но она вот-вот готова была впасть в истерику, и кожа ее уже покрылась мурашками.
Повозку тряхнуло снова, и она едва не свалилась с сиденья. Заднее колесо приподнялось в воздух. Когда колесо снова коснулось земли, она почувствовала, что оно заскользило, толкая повозку к краю ущелья. Все нутро у нее поднялось к горлу, и на какой-то тошнотворный миг ей показалось, что она уже падает.
– Бартоломью!
Вода попала ей в рот, когда она крикнула. Его дождевик бледно-желтым размытым пятном виднелся вдали. Вцепившись в вожжи, она побежала вдоль сиденья повозки к противоположной стороне, готовясь спрыгнуть. Сквозь шум дождя расслышала негромкое громыхание. Задняя часть повозки со стороны реки внезапно провисла.
– Она падает! – закричала Эри. – Бартоломью!
Повозка вдруг резко дернулась и остановилась, швырнув ее назад. В отчаянии она попыталась ухватиться за что-нибудь и закричала снова и снова.
– Я держу вас, держу!
Крепкая рука охватила ее поперек талии. Она сжалась в комочек на груди Бартоломью, бормоча тихую благодарственную молитву.
– Извините меня, – пробормотал он, безудержно прижимая свои губы к ее холодной, мокрой коже, покрывая ее отчаянными поцелуями. – О Боже, я чуть не потерял вас. Край обрушился, и повозка едва не свалилась вниз. Господь свидетель, если бы я потерял вас, я бы умер от горя.
Его губы у нее на щеке оказались удивительно теплыми. Теплыми и живыми. Она обняла его обеими руками, не обращая внимания на жесткие дождевики, коробившиеся между ними. Рев воды стих. Страх отступил. Время прекратило свой бег. Они уцелели, и они были вместе.
– Вы вся дрожите, – Бартоломью не мог понять, то ли она плачет, то ли это дождь струится у нее по щекам. Он натянул желтую промасленную ткань ей на голову и заправил волосы внутрь. Он подумал о том, что она могла сорваться в реку, и у него ослабли колени и свело желудок. Все, о чем он мог думать, было: «Спасибо Тебе, Господи, спасибо Тебе…»
Он вернул Эри в повозку слишком быстро. Страх и одиночество овладели ею в ту же секунду, как он отпустил ее. Ее глаза впились в его темное лицо. Если он пропадет из вида, она погибнет.
Ему пришлось закричать, чтобы она его услышала. Окружающий мир и буря вернулись на свои места.
– Положите все, что вам может понадобиться в течение несколько дней, в свой саквояж. Нам придется оставить повозку здесь.
– Куда мы пойдем?
– У меня есть друзья в двух милях отсюда. Мы поедем верхом, это не займет много времени.
Пока Эри собирала все, что им могло понадобиться, уши ее с тревогой вслушивались в слабое звяканье металла и нервное всхрапывание лошадей – Бартоломью распрягал упряжку. Ей так нужно было знать, что он рядом! Она запихнула завернутые в непромокаемую ткань остатки их обеда и смену одежды в свой саквояж. Затем, поддавшись мгновенному импульсу, она порылась среди своих платьев, пока не нашла фотографию своих родителей в рамочке и расшитый бисером мешочек, в котором лежали ее детская расческа и ложка, завернутые в расшитый ее матерью чудесный легкий шарф. Потерять это, если бы повозка свалилась в реку, было бы выше ее сил. И так плохо, что пришлось оставить книги и яркие раскрашенные тарелки, которые ее мать привезла из Греции. Но придется пока удовольствоваться мешочком. На секунду она провела пальцами по гладкой глазированной поверхности и закусила губу, увидев потрепанную кожаную сумку Бартоломью.
Вытянув шею, Эри смогла разглядеть, что Бартоломью по-прежнему возился с лошадьми. Зная, что мать сильно бранила бы ее за импульсивность, она стала засовывать одну за другой тарелки в его одежду. К тому времени, когда она покончила со всеми четырьмя, укрыв их рубашками Бартоломью и – она вспыхнула при мысли об этом – его нижним бельем, сумку была так набита, что ее едва удалось застегнуть.
– Вы готовы?
Эри виновато встрепенулась при звуках его голоса позади повозки:
– Да.
– Хорошо, вы сможете скакать без седла?
– Я… я никогда раньше не ездила верхом на лошади.
